Изменения

Поэтому своей матери Дро-Гхараш не зналродился на исходе ночи, а жаль — ведь он задолжал ей жизнь в ту пору, когда зеленая луна не только за рождениепредвещала ничего, кроме бедствий и запустения. ГоворилиНе слишком переборчивые обычно, она выдержала смертный бой с мужчинами племенив те годы орочьи племена вернулись к старой традиции: младенцев отбирали у матерей и скидывали в загон, чтобы Дро-Гхараша, недоношенного возведенный в центре стойбища. Там они и слабенькогоросли до исхода сезона — считалось, не придушили пуповинойчто выживают сильнейшие, а хотя бы отправили племя избавляется от лишних ртов, которых нет смысла кормить в загонтяжелые времена.

Поэтому своей матери Дро-Гхараш выжил — не знал, а жаль — ведь он задолжал ей жизнь не только за рождение. Говорили, она выдержала смертный бой с мужчинами племени, чтобы Дро-Гхараша, недоношенного и слабенького, не придушили пуповиной, а хотя бы отправили в загон. Дро-Гхараш выжил — вопреки всем прогнозам, а вот его мать не дождалась взросления сына. Шаманы всех племен не просто так объявили пустые годы: пока он ползал в грязи, перехватывая еду у сверстников и отчаянно грызязь с ними за кусок теплой шкуры, племена переживали тяжелый голод. Легионы проклятых наступали на королевство орков, выжигая степи и сокращая охотничьи угодья. Даже лучшие вожди племени не могли противостоять демонам преисподней, неожиданно набравшим силу. Разобщенные племена, объединившись и встав насмерть, остановили бы подступающую лавину, но не нашлось среди них вождя, способного взять их под контроль.

Племена, отогнанные к соленым берегам в такой тесноте, что почти передрались друг с другом, рванулись заново покорять свои бывшие земли. Кого-то тут же перебили имперские стражи, кто-то обосновался подальше и от людей, и от сородичей, а некоторые, в том числе племя Дро-Гхараша, пришли на людские земли с осторожностью. Тех зеленокожих, что не нападали на крестьян и не чинили непотребств, имперские стражи не трогали — трогали — хватало забот и без них. Так и выжили Колючие Орки, а в их числе — числе — Дро-Гхараш.

Пустые годы каждое племя переживало с тем вождем, под чьей тяжелой дланью застала их беда. Когда трудно найти самую обычную дичь, чтобы прокормиться, терять молодых боеспособных мужчин в ритуальных схватках со свирепыми пещерными медведями — медведями — безумие.

Нетрудно было догадаться, что жить Аграж-Дулу ровно до того момента, как он передаст их следующему вождю. А племени жить — жить — немногим дольше, потому что ни малейшего признака разума не мелькало в кровожадных, застланных пеленой близкой свободы глазах орочьих воинов. Соскучившиеся по разбою, они охотно пойдут за новым вождем — вождем — грабить человеческие селения и насиловать человеческих женщин.

...Звучали …Звучали боевые барабаны, лихо отплясывали женщины, пустившись по кругу прямо вокруг сломанного загона для младенцев. Те, кто недавно рожал и чьи дети дожили, держали на руках орущих младенцев и пьяно хохотали, подкидывая их вверх. Мужчины притопывали в такт, орали во всю мощь луженых глоток и хлебали отвратительный грошшг. Сегодня праздновали, а завтра те воины, что посчитали себя достойными, разойдутся от врытого в землю векового столба. Первый вернувшийся с добычей снимет оттуда высушенный ветром и солнцем медвежий череп старого вождя, вместо него водрузив свой трофей.

Дро-Гхараш сидел у одного из небольших костерков. Права греться у главного костра он еще не заслужил, хотя в шестнадцать и пора бы. Но Дро-Гхараш не торопился — торопился — успеется. Боевого мастерства выше среднего при обучении не демонстрировал, с охоты приносил столько или почти столько, сколько остальные его сверстники, и потому от него ничего не ждали. Все взоры обращены были к Барог-Мару, Дру-Тогашу и Оррику, что похвалялись успехами и только друг с другом соревновались за лидерство. А Дро-Гхараш тем временем делал то, к чему лежала душа: подолгу пропадал в чаще, учась не только выслеживать дичь, но и распознавать целебные и ядовитые травы, бродил по окрестным человеческим селениям, подрабатывая то тут, то там и потихоньку обучаясь кузнечному делу, и дважды ходил с людскими караванами вглубь имперских земель.

То, что его не замечали, в этот день радовало Дро-Гхараша больше, чем когда-либо. Да, орки — орки — гордое племя, и то, что он задумал, любой орк назвал бы трусостью. Но именно гордость не позволяла Дро-Гхарашу бесцельно погибнуть под командованием тупоголового идиота, одержимого жаждой крови.

Дро-Гхараш прекрасно знал, как быстро способны расправиться с целым племенем эти “жалкие людишки”«жалкие людишки». Когда он впервые отважился пойти с человеческим караваном, племя Многоногих, сильнейшее из оставшихся после пустых лет, напало на них в погоне за ценностями. Спустя два часа ожесточенной битвы Многоногие перестали существовать.

Ближе к рассвету у маленького, затухающего уже костерка остался лишь Дро-Гхараш. Рядом валялся полупустой бурдюк с грошшгом, еще более дрянным и куда более крепким, чем пили старшие, в углях догорали оленьи и кабаньи кости, иногда взрываясь с маленьким снопом искр, иногда лопаясь с сухим треском. Дро-Гхараш подцепил бурдюк, поболтал на весу, вслушиваясь в бульканье и пытаясь решить, глотнуть хоть немного напоследок или лучше не надо? Да, завтра он заявит, что тоже хочет участвовать в ритуале, и, выслушав шквал насмешек, отправится за медведем — медведем — но на самом деле медведи ему особо не грозили. Дро-Гхараш просто уйдет, и никто в племени не удивится, если он сгинет на такой охоте.

— Уже решил, что будешь делать? —  — негромко спросили из-за спины, и Дро-Гхараш вздрогнул. Не потому, что не слышал, как Аграж-Дул подкрался, —  — слышал. От смысла вопроса.

— Решил ли выйти на охоту? Решил, —  — сделал вид, что ничего не понял, Дро-Гхараш и нагло уставился в глаза старику. Даже если тот понял — понял — пусть попробует доказать!

— Ну-ну! Ты другим мозги-то заворачивай! —  — хитро усмехнулся старый вождь и грузно опустился рядом. Подобрал полуобгрызенную кость, стряхнул пыль и мелкий мусор — мусор — да так и сунул в рот, словно шакал. —  — И не глазей, не глазей тут! Палок бы да камней тому, кто еду в грязь кинул! Рожу помнишь?

— Чью? —  — растерялся Дро-Гахарш. До сих пор ему с вождем общаться не доводилось. Ну, слышал, как он распекает кого-нибудь за проступки, видел, как дубиной своей особо непокорных охаживает, в толпе стоял, когда вождь со всем племенем разом говорил, но чтобы наедине — наедине — нет, не случалось.

— Ту, что мясо кинула, —  — подкрепив слова увесистым подзатыльником, сурово прочавкал тот. —  — Ну?!

— Браган, кажется, —  — неуверенно, потому что не следил, предположил Дро-Гхараш, гадая, с чего это вождь так печется об одном-единственном куске мяса. На вертеле осталось еще достаточно.

— Не понимаешь? Не понимаешь, —  — разочарованно протянул вождь, обсосав кость и кинув ее в угли. —  — Ты тогда мелкий был, самых страшных времен не помнишь. Это потом приспособились кое-как, потроха жрать — жрать — и то стали, кости в муку мололи. А по первости от голода выли, бывало, и всем племенем.

— Понял-таки? —  — видимо, прочитав все по его лицу, хмыкнул вождь. Поковырялся в редких зубах, сплюнул что-то на землю и вдруг добавил: —  — Ну-ну. Умный ты, в мать пошел. Уж та-то была ого-го! Я тебя придушить велел, так чуть меня не порвала. Видишь? —  — Аграж-Дул ткнул в шрам под глазом, хорошо различимый даже в предутренней тьме, еле-еле разогнанной слабыми отсветами дотлевающих углей. —  — Кинжалом замахнулась, которым пуповину обрезала. Я по ее милости Одноглазым чуть не стал.

Дро-Гхараш хотел огрызнуться, что лучше уж “Одноглазый”«Одноглазый», чем “Старый Хрен”«Старый Хрен», которым вождя звали за глаза, но подумал и промолчал. И еще раз пожалел, что мать свою так и не узнал.

— Хорошая ночь-то! —  — вздохнул старый вождь и с показным кряхтением поднялся. Мог бы и не стараться: уж Дро-Гхараш шкурой чуял силу и опасность, скрытую за невзрачной внешностью. Тех, кто придет убивать Аграж-Дула, будет ждать большой и очень неприятный сюрприз.

— Удачи тебе в твоем походе, —  — усмехнулся Аграж-Дул, запрокинув голову к мерцающим звездам и гордо распрямив плечи. —  — Да живет наше племя, пока жив ты.

Через несколько часов Дро-Гхараш, осмеянный племенем, но все-таки допущенный до Охоты, вышел из стойбища. Через два дня — дня — вернулся с медвежьей тушей на плече, первый из ушедших. И во всеобщей потрясенной тишине снял с векового столба медвежий череп Аграж-Дула, прибив на его место окровавленную башку своей медведицы.

== Глава 2==

— Ты рехнулся! —  — ворвавшийся внутрь Оррик так хватил кулаком по столу, что вздрогнула, казалось, сама земля.

— Я часто это слышу, —  — невозмутимо откликнулся разбуженный Дро-Гхараш и покосился на недовольную Треу, сонно жмурившую косые глаза у него под боком. —  — Ладно, пошли выйдем.

Кипящий Оррик тем не менее возражать не стал и, резко развернувшись — развернувшись — так, что перья из прически со свистом рассекли воздух, —  — выскочил наружу.

— Он тебя боится, —  — Дро-Гхараш нехотя вылез из-под шкуры, нашарил рядом набедренную повязку и потянулся, разминая затекшие мускулы.

— Меня все боятся, кроме тебя, —  — проворчала Треу, переползая на только что освобожденное место. —  — Поэтому я тебя и выбираю.

— Знаю, —  — самодовольно усмехнулся Дро-Гхараш и вышел в прохладу раннего утра, с наслаждением чувствуя, как роса омывает босые ступни. После вчерашнего ритуального похода по углям — углям — невероятно сладкое ощущение.

— Ты велел притащить в стойбище тролля! —  — Оррик стукнул дубиной по земле, и вибрация отдалась в босых ступнях Дро-Гхараша. —  — Тролля, сожри тебя Бетрезен!

— Значит, у них наконец-то получилось, —  — довольно прищурился Дро-Гхараш, прихватил расколотый щит со ржавым мечом и зашагал к окраине, откуда доносился тихий неразборчивый скулеж, на который сначала Дро-Гхараш внимания не обратил.

Последние два года пятеро сильнейших воинов племени по личному, особо тайному приказу Дро-Гхараша рыскали по окрестным лесам и степям, разыскивая тролльи стоянки. Дро-Гхарашу нужен был детеныш — детеныш — достаточно взрослый, чтобы обходиться без матери, но недостаточно, чтобы запомнить, кто ее убил и кого следует ненавидеть.

— Зачем он тебе? —  — Оррик, последовавший за ним, рычал так, что из своих шатров потихоньку начали высовываться и остальные. После вчерашней ночи, первой из трех, когда женщины раз в сезон выбирали себе мужчин для зачатия, большинство предпочло бы спать подольше и хоть немного подлечить обожженные ритуальными плясками ступни, но звучный голос Оррика вытащил их из-под теплых шкур. —  — У нас что, много лишней еды?

— Хочешь сказать, слова твоих охотников, что они приносили бы в два раза больше, если бы понадобилось, —  — пустая похвальба? —  — во всеуслышание поддел Дро-Гхараш. Те из охотников, что вышли посмотреть на представление, опасно заворчали на Оррика, глядя исподлобья.

— Нет, —  — спохватился Оррик. Три года прошло с тех пор, как он, притащивший медведя и увидевший, что Дро-Гхараш успел первым, кинулся на него с дубиной вопреки обычаю, но горячности у Оррика не убавилось. Чем Дро-Гхараш периодически с удовольствием пользовался.

— Или боишься, что наше храброе племя не справится с жалким тролленком? —  — продолжал издеваться Дро-Гхараш, ослепительно скаля клыки. Тут уже заворчало все племя разом, зато Оррик наконец нашелся с ответом:

По стойбищу пронеслись легкие смешки. Над Аграж-Дулом никогда не смеялись в лицо — лицо — но его, в отличие от Дро-Гхараша, и не уважали.

— Сначала гоблинов не трогать, теперь троллей разводить начнем? —  — продолжал разоряться Оррик, снова войдя в раж и сверкая яростью в болотно-зеленых глазах. Он никогда не признавал Дро-Гхараша, но ни сместить его, ни убить не получалось, и Оррик вынужден был подчиняться. Удобно было иметь такого врага — врага — все недовольные в племени собирались вокруг него, и Дро-Гхараш всегда знал, кто точит на него зуб.

— Угадал, —  — подтвердил Дро-Гхараш, подойдя к крепкому загону у самого частокола, —  — мы будем разводить троллей.

С окраин подтягивались и гоблины — гоблины — те самые, которых поминал Оррик. В пустые годы их съели первыми — первыми — тех, кто не успел разбежаться. Дро-Гхараш возобновил старый союз: трусливые и глупые, они, тем не менее, были отличными разведчиками и лучниками, а в случае чего их не жалко было пустить вперед, чтобы расчищали дорогу орочьим воинам. Их назойливость — назойливость — не слишком высокая цена за пользу, которую они приносили племени, да и от той Дро-Гхараш быстро их отучил. Без важного дела к нему зеленая мелочь соваться не рисковала. Зато Оррика как второго в племени доставали постоянно, но с этим Дро-Гхараш делать ничего не собирался.

Племя, огорошенное его словами, молчало. Даже Оррик словно язык проглотил, вытаращив свои раскосые глаза и судорожно, до белых костяшек сжимая в руках любимую дубину. Длинные перья в его прическе — прическе — и те казались обвисшими от изумления.

— Представьте, что этот малыш, —  — Дро-Гхараш перемахнул через ограждение и бесстрашно приблизился к скорчившемуся на земле, смертельно испуганному тролленку, даже сейчас способному переломить хребет неосторожного орка, —  — вырастет, верный нашему племени, как полноправный его член. Кто может похвастаться такими воинами?

— А представь, что этот воин обратится против нас! —  — выкрикнул кто-то. Аграж-Дул возражений не допускал, и при нем наглеца побили бы камнями, а то и насадили на кол у ворот в назидание прочим. Дро-Гхараш возражения слушал всегда — всегда — и всегда отвечал.

— Боитесь? Так бы и сказали, —  — насмешливо пожал плечами Дро-Гхараш и поудобнее перехватил ржавый меч, будто готовясь оборвать жизнь тролленка.

— Дерьмо за ним сам выносить будешь! А ежели сожрет кого — кого — вира с тебя!

— Вождь, —  — прошамкал он. Дряблая гнойно-зеленая кожа неопрятными складками висела на его животе и под подбородком, редкие пегие волосенки трепетали на утреннем ветру, а маленький барабан из орочьей кожи, казалось, вот-вот готовился вывалиться из скрюченных рук.

— Ну, пошли, —  — расставаясь с мечтами о мягкой зеленой коже и густых, пряно пахнущих волосах, согласился Дро-Гхараш. Гоблинский шаман нечасто удостаивал его визитом — визитом — обычно вождь приходил к нему сам.

Едва сунув нос в предложенный шатер, тот мигом унюхал следы долгого воздействия красавки и поделился своим открытием с Дро-Гхарашем. Хотел быть честным — честным — понимал, что орки при желании все их племя перебьют, а благоденствие гоблинов зависит в первую очередь от орочьего вождя.

Конечно же, Дро-Гхараш не признался, что отравил своего старого шамана. Орм догадался сам, но свои догадки держал при себе. Умный гоблин — гоблин — другие долго не жили и шаманами не становились.

— Кыш, кыш отсюда! —  — замахал руками Орм на своих учеников. Те прыснули наружу, опустив глаза и на ходу отбив по поклону в сторону вождя. Убедившись, что ученики выскочили из шатра, Орм зорким взглядом окинул застланный мехами пол, едва тлеющий очаг по центру, обложенный закопченными булыжниками, и два возвышения вокруг него. К одному, тут же отбросив личину немощного старца, проскакал сам, другое привычно занял Дро-Гхараш.

— Ну? Что думаешь? —  — азартно подался вперед Дро-Гхараш, уперев руки в колени. Идею с троллями он не раскрывал даже Орму: доверять гоблину он доверял, но не до конца.

— Ты рискуешь, вождь, —  — недовольно пожевав губами, заявил Орм и извлек откуда-то — то — казалось, просто из складок кожи на животе — животе — маленький сверток с высушенной и измельченной нюхательной травой. Поднес к длинному крючковатому носу, с громким звуком втянул щепотку, блаженно прижмурился. —  — Пойди что не так — так — не забудут. От традиций тебе будет не отступить.

— Знаю, —  — нетерпеливо отмахнулся Дро-Гхараш. —  — Но неужто тебе моя идея не нравится?

— Нравится, —  — снисходительно одобрил Орм, занюхнув еще травы, и степенно продолжил: —  — Другое не нравится. Шамана себе найди. Вашего, орочьего.

Дро-Гхараш и сам знал, что его орки давно поглядывают на него искоса — искоса — как так, слушать гоблинского шамана и не искать нормального! Где ж это видано? Оррик на эту тему разговоров не заводил, но лишь потому, что считал, будто так лучше для него и хуже для вождя. Прав был, в общем-то, но в этом вопросе Дро-Гхараш плевал на чужое мнение, пусть это и было мнением всего племени.

— Нет, —  — отрезал Дро-Гхараш. Он понимал — понимал — если даже Орм заговорил с ним, то вопрос серьезный, и что-то делать надо, но… — но… — Нет. Я не буду никого искать. Мой шаман — шаман — ты.

— Я умру за тебя, вождь, —  — равнодушно сказал Орм. —  — Я старый, смерти не боюсь. А ты готов умереть?

— Все так серьезно? —  — удивился Дро-Гхараш. Два года племя жило с гоблинским шаманом, горя не знали. Почему именно сейчас?

— Гоблины незаметные. Ходят везде, слышат много, —  — ничего не объяснил — объяснил — и одновременно все сказал Орм. —  — Найди шамана, вождь.

— Я не буду искать шамана, —  — упрямо повторил Дро-Гхараш и растянул губы в пугающей улыбке. —  — Его найдешь мне ты, Орм. Выбирай любого ребенка. Обучишь сам — сам — и у меня будет шаман. Я сказал.

== Глава 3==

Еще год ему править — править — а вековому столбу гордо щериться пятью медвежьими черепами.

— Поздравляю, вождь, —  — кто-то хлопнул Дро-Гхараша по плечу и пошел по своим делам, еще двое лениво махнули — махнули — издалека, не отрываясь от разделки туши. И пусть остальные сделали вид, что ничего такого не случилось, это льстило.

Когда Дро-Гхараш притащил свою первую медведицу, племя еще несколько дней не могло оклематься. Сопляк — Сопляк — и вдруг вождь! На второй год все поголовно собрались у столба: ждали, что Дро-Гхараша обставит хоть кто-нибудь и можно будет убить его, не рискуя навлечь на племя неудачу. Слаженный разочарованный вздох, прокатившийся тогда по толпе при его появлении с медвежьей тушей, до сих пор иногда звенел у Дро-Гхараша в ушах. Но на третий год у столба нетерпеливо переминалось меньше половины племени, как и на четвертый. В этом году никто не пришел его встречать.

Да, его триумфальное возвращение не праздновали. Но — Но — в нем не сомневались, и это грело куда сильнее радостных плясок, которых в его честь все равно никогда не устраивали.

— Ты снова вождь, —  — низко, рокочуще мурлыкнули у него за спиной, и Дро-Гхараш расплылся в клыкастой ухмылке.

Треу подошла еще ближе, прижалась упругой грудью к его спине, широко лизнула четыре глубоких царапины на плече, оставленные медвежьими когтями. Язык у нее был шершавый, а слюна обжигала, но Дро-Гхараш не поморщился. После такого меньше шансов, что начнется заражение. Еще бы грошшгом потом промыть… но это — это — где-нибудь в укромном месте, чтобы никто не видел, даже преданные ему, но слишком пугливые, чтобы хранить тайну, гоблины.

Узнают в племени — племени — заклеймят позором за трусость. Настоящий воин ран не боится.

— Я не перестану быть вождем до самой смерти, —  — самодовольно заявил Дро-Гхараш. Треу, оценив иронию, игриво цапнула его за шею и тут же зализала, отфыркиваясь от случайно попавших в рот волосинок.

Многие орки, становясь вождями, обрезали длинные волосы, а Дро-Гхараш в начале правления забыл, поглощенный совсем другими заботами. На третий же день, когда ему наконец-то напомнили, он решил, что с длинными волосами не расстанется, но, в отличие от соплеменников, прическу не украшал ни перьями, ни каменными бусинами, ни прочей ерундой. Просто заплетал косички как хотелось: там косичка, тут клок волос свободно падает, а тут две косички подряд. Иногда Дро-Гхараш от этого страдал — страдал — как сейчас, когда слипшиеся от подсыхающей крови пряди грозили превратиться в один сплошной колтун, который только и обрезать, —  — но в целом привык и на фырканье Треу внимания не обратил.

— Мыться пойдешь? —  — неодобрительно впившись когтями в его бок, Треу искривила губы в презрительной гримасе. Мытье позорным не считалось, но и широкого распространения не получило.

— Пойду, —  — Дро-Гхараш сунул за пояс ржавый меч, одной рукой подхватил щит, другой — другой — вскинул на плечо Треу. —  — А ты со мной.

— Бетрезенов сын! —  — ругнулась она, так заехав локтем в челюсть, что чуть не выбила ее из сустава. Привычный к подобным выходкам Дро-Гхараш и ухом не повел.

Ручей, из которого племя набирало воду, протекал недалеко от частокола, но толком помыться в нем было сложно. Зато ниже по течению, примерно в часе пути, он впадал в маленькое озерцо, заболоченное, однако вполне пригодное для целей Дро-Гхараша. Туда они и пошли — пошли — шаг в шаг, потому что за воротами Треу быстро остыла и кошачьим движением спрыгнула на землю, а Дро-Гхараш не стал ее удерживать. Если сразу не вырвалась, то и не убежит.

Крепкие и невысокие, орочьи женщины нравились Дро-Гхарашу куда больше тоненьких и хрупких человечьих. Тех сожмешь — сожмешь — кости трещат, какое от этого удовольствие? Орчихи же и любви не боялись, и рыдать не начинали, если что не по ним, а очень даже сдачи могли дать. И Треу среди них — них — первая, та, перед кем все племя трепетало и кому даже Оррик при всей своей злобности не решался дорогу переходить.

— Задумался, —  — Треу дернула Дро-Гхараша за спускавшуюся с виска косичку и с хохотом увернулась, когда тот попытался намотать на кулак ее смоляные жесткие пряди. —  — О чем, вождь?

Она звала его “вождь” «вождь» или “Бетрезенов сын” — «Бетрезенов сын» — самым страшным орочьим проклятием после пустых лет, устроенных демонами. Никогда — Никогда — по имени.

— Выбираю, кого будем грабить, —  — Дро-Гхараш поднял лицо к небу, затянутому пеленой из воздушных облаков. Даже скрытое за ними, солнце слепило глаза, но Дро-Гхараш упрямо смотрел прямо на него, словно надеялся на ответ.

Под его командованием племя не упустило еще ни одного эльфийского или гномьего каравана, которых лихим ветром заносило в эти земли. Совершали набеги и на соседние орочьи племена, если тем случалось разжиться особо крупной и соблазнительной добычей. Пару раз отважились на вылазки в земли, оставшиеся под контролем проклятых. Человеческая Империя не смогла окончательно выжечь скверну, ее вожди перессорились за шаг до полной победы, и забытые демоны попрятались в норы — норы — дожидаться своего часа. Однако силы своей остатки Бетрезеновой армии не утратили: оба раза Дро-Гхараш со своими воинами еле ноги унесли из выжженных пустошей.

Но чем больше проходило времени, тем реже появлялись чужеземные караваны и тем меньше в окрестностях оставалось орочьих племен, у которых можно было бы отнимать добычу. Демоны после двух неудачных набегов, когда всем, что унесли с собой орки, были воспоминания о сокровищах, накопленных сектантами, да их жалкие жизни, не казались легкой добычей. Зато люди — люди — все эти торговцы, чьи частоколы могли остановить только домашнюю птицу, и крестьяне с тупыми вилами — вилами — были рядом. Только руку протяни.

Пожалуй, ради пары-тройки разоренных орками селений имперская столица отряды не пошлет. Но разорят они их — их — что дальше? Огнем и мечом прокладывать путь на север, пока люди не спохватятся и не вырежут-таки наглых зеленокожих? А остановиться на паре-тройке селений племя не сможет, Дро-Гхараш своих хорошо знал. Если после трех деревень не последует кары, то вбивать в тупые, замутненные охотничьим азартом головы, что в пятом селении захватчиков будут ждать паладины, бесполезно. Не послушают и хорошо, если в живых оставят труса.

— В этом году караваны будут ходить. В следующем не знаю, —  — Треу задумчиво перебросила из руки в руку охотничий тесак, с которым не расставалась даже в постели, а за пределами стойбища никогда не прятала в ножны. —  — У тебя есть время решить, вождь.

— Есть, —  — Дро-Гхараш посмотрел на нее с благодарностью. Знал, что Треу претит сама мысль о том, чтобы опасаться людей. Но точно так же знал, что Треу понимает — понимает — не трусость движет его поступками.

И благодарен был, что она не сомневается — сомневается — Дро-Гхараш и в следующем году будет вождем.

Однако одна идея была у него давно. Сумасбродная, нелепая, способная в случае неудачи уронить его авторитет вернее, чем если бы ручной тролль Фрыж порвал пяток детей. Если она не понравится Треу — Треу — и пробовать не стоит, но если понравится…

Ее грудь ходуном ходила от бессильной злобы, и Дро-Гхараш пожалел, что конец сезона — сезона — а с ним очередные брачные игры — игры — нескоро. Такую ее опрокинуть на шкуры и овладеть, должно быть, особенно приятно. Но сейчас — сейчас — нельзя. Слишком велик риск, что потом родится уродец.

— Ты, Бетрезеново отродье… — отродье… — выплюнула Треу и метко лягнула Дро-Гхараша между ног.

— Сссскотина! —  — взвыл он, но ни хватки на мощных руках не ослабил, ни ответного пинка не отвесил, хоть соблазн и был велик. —  — Да не издеваюсь я! Забыла, с кем говоришь?

Еще какое-то время Треу брыкалась, но отходила она всегда быстро, и скоро Дро-Гхараш выпустил ее из рук, с шипением поминая ведьм с гаргульями — гаргульями — два самых больших кошмара из армии проклятых, что Дро-Гхарашу доводилось наблюдать. Короткая драка разбередила не только царапины на плече, снова начавшие кровить, но и изрядно помятые в схватке с медведем ребра, про которые Дро-Гхараш уже было позабыл.

— Думай, инкуб тебя раздери, прежде чем в драку лезть! —  — рявкнул Дро-Гхараш, но без особого пыла. В конце концов, он прекрасно понимал, почему взбеленилась Треу. Еще ни один вождь не доверял женщинам серьезных, тяжелых дел. На эту тему только шутили — шутили — глупо и несмешно.

Растаяли в веках предания о том, кто и за что проклял орочий народ. Осталось только твердое знание: дети, зачатые в неподходящие дни, родятся чудовищами. Порой находились смельчаки, готовые идти наперекор старому проклятию, или совсем отчаявшиеся женщины, у которых не выживали нормальные дети, и тогда на свет появлялись искореженные чьей-то злой волей младенцы, больше похожие на скомканные зеленые лепешки, чем на нормальных орочьих детей. После нескольких подтверждений этого печального правила древние шаманы орков нашли выход — выход — научились предсказывать безопасные для зачатия дни. В остальное время даже отчаянные сорвиголовы не рисковали ложиться с женщинами, опасаясь навлечь на весь свой род проклятие неведомой силы.

И все бы ничего — ничего — приспособились орки и жили бы спокойно, если бы не одно “но”«но». Девочки рождались исключительно редко. У Колючих орков, могущественных по нынешним временам, на тридцать девять боеспособных мужчин приходилось семь взрослых женщин и всего четыре девочки. Поэтому женщины за время брачных игр меняли по десятку партнеров, надеясь повысить шансы на зачатие девочки.

— А ты думай, как говоришь, вождь! —  — отрубила Треу, все-таки изловчившись смачно заехать ему в солнечное сплетение. Пока Дро-Гхараш хватал воздух ртом и восстанавливал дыхание — дыхание — а заодно и душевное равновесие, —  — Треу мрачно потопала в том направлении, куда улетел ее тесак. Немного погодя оправившийся Дро-Гхараш последовал за ней.

— Дослушала бы сначала, —  — он почесал затылок, с неудовольствием отметив, что кровь уже почти засохла и смыть ее будет адски трудно. —  — Когда я над тобой смеялся?

— Где железо на них взять? —  — скорее от неожиданности машинально возразила Треу и вдруг прыжком развернулась на месте, позабыв про свой тесак: —  — Не сдурел ли ты часом, вождь?!

Обалдение шло ей куда больше, чем ярость: чуть приподнятые густые брови, приоткрывшийся рот, сложившиеся в аккуратную “о” «о» тонкие черные губы и темно-желтые клыки, опасно сверкающие в лучах солнца… но главное — главное — глаза. Выразительные, зелено-зеленые, ярче, чем степная трава.

— В этот-то раз дослушаешь? —  — Дро-Гхараш протянул руку и собственнически погладил ее по высокой груди, большим пальцем задевая скрытые плотным льном рубашки соски. У людей, он знал, дети сосали материнскую грудь, как у коров, и, будь Треу человеком, Дро-Гхараш мог бы подумать что-то вроде “она «она вскормила двух моих дочерей”дочерей». Но орочьи дети с первых дней ели мясо, и грудь орочьих женщин предназначалась только для получения удовольствия на ложе.

— Кто тогда будет зачинать тебе дочерей? —  — не остался в долгу Дро-Гхараш и присоединился к поискам тесака, одновременно излагая то, что давно вертелось у него в голове: —  — Люди убивают легко не потому, что сильны. У них хорошее оружие и доспех. Не косись на меня, женщина, доспех я у тебя не прошу! Все наши мечи, —  — Дро-Гхараш похлопал себя по бедру, —  — сделаны человеческими руками и для людей. Они давно пришли в негодность.

Много раз орки пытались подражать человеческому оружию: строили примитивные кузни, плавили железо. Но едва становилось понятно, что сразу хорошо не получится, как мужчины бросали это дело. Только Колючие Орки трижды за последние несколько поколений брались за ковку — ковку — и каждый раз забрасывали. Зачем, если дубины достаточно хороши?

Но то — то — мужчины, а Дро-Гхараш собирался поручить кузнечное дело женщинам. Там, где вольные орки отступались, предпочитая другие занятия, их прикованные к стойбищу подруги наверняка проявят упорство в достижении цели. Не слабее своих мужчин, но все равно хранимые паче любых сокровищ, орочьи женщины безвылазно сидели в стойбище и в бой шли последними из всего племени. Учились драться и учили всю молодежь, строили землянки и шатры, обихаживали частокол, брались за любую работу — работу — и лезли на стены от скуки.

— Поняла, что не издеваюсь? —  — Дро-Гхараш наконец-то углядел в траве тусклый отблеск и с видом победителя выдернул глубоко ушедший в землю охотничий тесак. Непривычно молчаливая Треу приняла его, рукавом обтерла от комьев земли, полюбовалась на отсветы лезвия в солнечных лучах.

— Я сделаю себе лучше, —  — убежденно сказал она, отбросив с глаз длинную челку, в которой запуталось несколько сухих стебельков. —  — Пойдем, вождь, ты еще хотел помыться.

Дро-Гхараш гордился ей. И немного — немного — собой.

== Глава 4==

По-всякому Дро-Гхарашу доводилось возвращаться в стойбище: и с тяжелой медвежьей тушей на плече, которую попробуй дотащи от горизонта до ворот под испытующими взглядами, не останавливаясь ни на секунду, не споткнувшись и не согнувшись от непомерного веса; и налегке, покрытому ранами, с мрачными воинами за спиной, горящими жаждой хоть кому-нибудь отомстить за свое поражение; и даже верхом, на отобранном у эльфийского посла первоклассном жеребце, удержаться на котором не мог никто, кроме Дро-Гхараша. Все племя потом пробовало — пробовало — всем племенем его и съели, когда в том убедились.

— Держись, вождь, —  — сказал кто-то сверху, и Дро-Гхараш подумал, что лежит, наверное, на земле… но почему землю так шатает? —  — Шевелитесь, Бетрезеновы отродья!

Когда он снова открыл глаза, его окружала темнота, смешанная со знакомым запахом травяных сборов и тихим перестуком подвешенных к балкам сухих костей. Шаманский шатер, но — но — как? Последним, что отчетливо помнил непобедимый Дро-Гхараш, была раздирающая внутренности боль от раскаленного демонического клинка.

— Очнулся, вождь? —  — продребезжал откуда-то голос Орма. —  — Зря.

— С чего бы это? —  — надменно поинтересовался Дро-Гхараш, откинув покрывало из волчьей шкуры и первым делом нашарив меч и щит, а уже вторым — вторым — ощупывая живот. По ощущениям — ощущениям — целый, хотя болезненный.

— Ты клинок потерял, что Треу ковала. Убьет она тебя за такое. Грозилась уже. —  — Шаман вынырнул из темноты с едва теплившейся лампадкой и безобразно улыбнулся. Осмотрел Дро-Гхараша, поцокал языком и поскакал в дальний угол, откуда вернулся с вонючей сверх меры мазью. Щедро зачерпнул эту гадость тонкой ладошкой, плюхнул прямо на живот Дро-Гхараша и принялся втирать, заодно рассказывая уже серьезным тоном: —  — Двоих вот убила. Тебя добить предлагали.

Дро-Гхараш хмыкнул — хмыкнул — в этом он и не сомневался. Стоило оказаться в стойбище, как он попал под опеку Треу, и никакая сила не способна была с ним покончить, пока его женщина держала в руках излюбленные парные мечи. Его куда больше интересовало, что же случилось раньше? Почему его, беспомощного, умирающего, не оставили подыхать в демонской крепости вместе с сильным, но тупым и чересчур доверчивым троллем? Обмануть Фрыжа мог даже ребенок, достаточно было пообещать вернуться с помощью — помощью — и отряд спокойно ушел бы, прихватив добычу, а честный Фрыж остался дожидаться их возвращения над трупом Дро-Гхараша. Выращенный орками, тролль не только охотиться не умел, он бы и домой дорогу не нашел. И племя легко избавилось бы от навязшего в зубах вождя, что седьмой год отравлял им жизнь, не давая развернуться во всю мощь.

— Думаешь, —  — констатировал Орм, тщательно втирая коричневатую дрянь в живот Дро-Гхараша. —  — Ты хороший вождь. Пусть неправильный. Все равно хороший.

— Вряд ли это понимает кто-то, кроме тебя да Треу, —  — Дро-Гхараш откинулся назад, на свернутую рулоном шкуру белого медведя, и расслабился. До рассвета никто не сунется в шаманский шатер, и даже учеников здесь сейчас нет, иначе Орм не вел бы себя так свободно. Можно отдохнуть и решить, что делать. Ведь делать что-то надо?

— Давай, —  — разрешил Дро-Гхараш, заинтригованный. Орм обычно не спрашивал разрешения, а раздавал указания. Их можно было слушаться или нет, но и вождь, и шаман знали, что Дро-Гхараш обязательно примет их к сведению. А то, что Орм спросил… похоже, он в кои-то веки не уверен в своей правоте.

— Сколько прошло времени? —  — обдумав совет и найдя его стоящим, спросил Дро-Гхараш. От этого зависело, что он скажет, когда утром покинет шатер и натолкнется на изнывающую от нетерпения толпу.

— Меньше суток. Вчера днем принесли тебя, —  — Орм закончил лечебные процедуры, критически оглядел результат, подсвечивая почти совсем угасшей лампадкой. Увиденное ему понравилось, поэтому лампадку Орм отставил и поднялся с низкого топчана, на котором лежал Дро-Гхараш. —  — Спи, вождь. Разбужу тебя на рассвете.

Орм ускакал куда-то в темноту, в которой отлично видел — видел — в отличие от Дро-Гхараша. Лампадку, небось, специально принес, чтобы могучий вождь орков, слишком гордый для просьб, как следует рассмотрел себя — себя — своими глазами убедился, что страшная рана затянулась и жизни его опасность больше не грозит.

Из-за ширмы высунулся Орм и застал Дро-Гхараша надевающим шкуру одного из своих пещерных медведей — медведей — Треу принесла, не иначе. Предыдущая шкура, которую он носил все годы правления, уже начала обугливаться в очаге. Возможно, как раз запах паленого и выкурил гоблина из постели.

— Рассвет! —  — закудахтал Орм, разглядев пробивающиеся в шатерный полумрак утренние лучи. —  — Прости, вождь, проспал я! Умаялся вчера!

— Можешь дальше спать, —  — великодушно кивнул Дро-Гхараш, почему-то лишь сейчас обративший внимание, как сильно похудел его шаман за последние годы.

Раньше свисавшая только на животе и под подбородком, теперь его лягушачья кожа казалась снятой с существа раз в пять больше. Только чуткие пальцы она обтягивала туго. Жалкое зрелище представлял собой Орм — Орм — еще более жалкое, чем пять лет назад, когда Дро-Гхараш увидел его впервые.

— Спи, я сказал, —  — добродушно и немного смущенно рыкнул Дро-Гхараш, не зная, как еще выразить заботу и не показаться чересчур мягкотелым. —  — Ты хорошо потрудился этой ночью.

Нет, поздравлять его тоже не кинулись. Его просто никто не ждал, даже Треу. Стойбище жило своей обычной жизнью: стучали молотки в кузне, отчаянно бранилась Мрау в попытке согнать Фрыжа с облюбованного им пятачка. Судя по насыщенному монологу Мрау, тупой тролль развалился прямо у нее на пороге, перегородив выход из шатра, и просыпаться не спешил — спешил — несмотря на все пинки и громкий хохот любого, кто проходил мимо. Между шатром шамана и соседним пронеслась стайка детей, среди них — них — обе дочери Дро-Гхараша, погодки, похожие на мать как две капли воды. Они привычно не обратили на него внимания — внимания — детям пока не было дела до того, кто у них вождь, а уж отцами своими в племени никто и никогда не интересовался. Так что приветствия Дро-Гхараш не услышал — услышал — как и всегда.

— Наконец-то глаза продрал! —  — недовольно выкрикнул Оддум, один из тех, кто ходил с Дро-Гхарашем в последний поход, закончившийся так бесславно. Еще двое воинов, с которыми Оддум на ходу о чем-то переговаривался, таща здоровенного кабана, нехотя кивнули вождю. —  — Добычу-то когда делить будем?

— Да прямо сейчас, —  — как ни в чем не бывало, хоть и далось это с трудом, откликнулся Дро-Гхараш. —  — Собирай всех, живо!

— Ага, явился, Бетрезенов сын, —  — ласково приветствовала она и спрыгнула на утоптанную землю. Племя, жадно столпившееся было у мешков, отхлынуло назад, едва Треу решительно зашагала в сторону Дро-Гхараша. —  — Ты посмел оставить мой клинок в какой-то вонючей демонической дыре.

— Я сделаю тебе еще один. Потеряешь его — его — и этот, —  — она с силой оттолкнула Дро-Гхараша от себя, кивнув на ржавый меч, —  — тебе уже не понадобится!

— Заткнулись, —  — огрызнулся Дро-Гхараш, не особо, впрочем, надеясь, что его послушают. Кое-кто и правда замолчал, но большая часть дурацкий приказ проигнорировала.

И дележка добычи прошла как всегда — всегда — не без споров, порой переходящих в поединки, и ругались на Дро-Гхараша страшно, брызгая слюной и хватаясь за дубины, но к полудню пять мешков опустели, а их содержимое растащили себе все: кто побольше, как женщины, отбившие целый мешок на нужды кузни, кто поменьше, в меру личного вклада в дела племени. Дро-Гхарашу досталась десятая часть, положенная вождю несмотря ни на что, и никто не посмел вякнуть, оспаривая его право на золото.

— Почему ты не сказал, что она убила Оррика? —  — устало поинтересовался Дро-Гхараш, поленившись даже на кровать пересаживаться. Ему и так было удобно, а ежели кто заглянет и увидит… что ж.

Все понятно. Воспользовался, тупица, беспомощностью Дро-Гхараша, чтобы наглядно доказать, как здорово грабить человеческие поселения. Догонять бессмысленно — бессмысленно — все, что мог, Оррик уже сделал. Пусть теперь возвращается.

— Чтобы к его возвращению я был здоров, —  — коротко приказал Дро-Гхараш, стиснув в ладони неудобную рукоять ржавого меча.

— Будешь, —  — пообещал Орм и занюхнул любимой травы из потертого мешочка.

Свое обещание он выполнил. И когда через пять дней крестьяне явились большим ополчением, чтобы мстить за убитых родичей и украденных жен, по обеим сторонам от ворот на частокол были насажены головы Оррика и его пособников. Каким бы удобным врагом тот ни был, простить столь дерзкое ослушание Дро-Гхараш не мог — мог — ни ему, ни тем, кто пошел с ним.

== Глава 5==

Смерть в степях не любят, но и не боятся ее прихода. Особенно шаманы — шаманы — те, кто с ней на “ты”«ты», кто ежедневно говорит с миром духов и черпает силу у мертвых предков. Орм давно готов был уйти за порог — порог — и знания ученикам передал, и Дро-Гхарашу советов надавал полезных на несколько лет вперед, и преемника себе выбрал. Но год сменялся годом, а Орм все скрипел потихоньку, и неважно, что ритуальный бубен давно перешел к Оругу — Оругу — главным шаманом гоблинов оставался Орм.

Его любили не больше, чем Дро-Гхараша, убить в первые годы пытались не раз, плевали вслед презрительно. Но знали: если Орм предсказал грозу, надо прятаться по шатрам, а если определил сроки брачных игр — игр — детей зачинать можно смело. Старый орочий шаман, чье имя в племени уже и позабыть-то успели, ошибался, и ему прощали. Орму не простили бы, —  — но он всегда оказывался прав.

Треу задумчиво потерла шею — шею — ей искра оставила идеально ровный круглый ожог слева, где билась жила. Заживет и почернеет — почернеет — будет красиво, не то что у Дро-Гхараша, которому достался отпечаток сухонькой гоблинской ладошки прямо на груди, напротив сердца.

Остальным повезло больше — больше — ожоги как ожоги, бесформенные, просто добрый знак от Громдока, —  — и над Дро-Гхарашем уже глумливо гоготали.

— Вот же собачий сын, —  — невесело хмыкнула Треу, похлопав Дро-Гхараша по груди. —  — Пережечь тебе что поверх, вождь? Ты же не веришь в знамения?

— Не верю, но не надо. Пусть будет, —  — решил Дро-Гхараш, поморщившись. Действительно, пусть, раз уж старику так хочется. Он честно заслужил. —  — Ты видела Ра-Шадда?

— Здесь еще недавно стоял, —  — тяжело переваливаясь и придерживая рукой огромный живот, Треу развернулась и нахмурилась, окинув взглядом теперь пустое место.

— Иди в шатер, —  — распорядился Дро-Гхараш и, не глядя больше ни на сбившихся в кучку гоблинов, ни на оживленно переговаривающихся орков, ни на Фрыжа, что тихо грустил в отдалении, вождь орков пошел искать своего нового шамана.

Обстановка в знакомом шатре ничуть не изменилась: постукивали кости, вился под пологом густой пахучий дымок от курильниц. И с чего бы ей меняться: шаман ушел, а наука его осталась — осталась — продолжит существовать в чужих словах и поступках.

— Бетрезеновы потроха! —  — ругался Дро-Гхараш, уже выскакивая наружу. —  — Оруг! Живо сюда!

Все стойбище на миг замерло, накрытое мощным ревом вождя, затем снова зашевелилось. Раздался частый дробный топоток — топоток — гоблины как один помчались на зов, и Оруг — Оруг — впереди всех, бестолково размахивая бубном и смешно подпрыгивая. В такой спешке Дро-Гхараш еще ни разу его не видел и, будь ситуация другой, посмеялся бы, но не теперь.

— Вождь? —  — запыхавшийся Оруг испуганно заглянул ему в лицо, отдуваясь. Тощая грудная клетка и круглый как барабан живот нелепо белели в свете луны, но Дро-Гхараш точно знал: преемника Орм выбрал не просто так. Если кто и мог помочь, то Оруг.

— Вытаскивай! —  — отдернув полог и ткнув в озаренную лишь углями тьму шатра, рявкнул Дро-Гхараш.

— Завесь вход, вождь! —  — крикнул Оруг напоследок, и Дро-Гхарашу оставалось лишь послушаться. Все равно от него ничего не зависело, а находиться внутри было еще и опасно. Оруг сейчас жизнью рисковал, чтобы вернуть глупого недоросля в реальный мир.

— Что, что такое? —  — возбужденно перекрикивалась собравшаяся молодежь из орков. Гоблины же молча дрожали — дрожали — боялись, что сделает с ними вождь, если у их шамана не получится. Они-то поняли, что произошло, —  — как и старшие орки, откровенно хватавшиеся за головы и на чем свет стоит костерившие сопляка.

Ра-Шадд, которого Орм взял еще младенцем и самолично провел почти через все ступени посвящения, будущий шаман орков, надежда их племени, единственная причина, по которой Орма терпели, ушел в бесконтрольный транс. Шансов вернуться оттуда собой — собой — вернуться вообще — вообще — у ребенка, не завершившего обучение, но возомнившего себя взрослым и самостоятельным, почти не было. Дро-Гхараш болезненно скривился и потер переносицу. Он уже жалел, что приказал Оругу спасать малолетнего идиота. Пусть потеря единственного в племени шамана-орка, обученного самим Ормом, стала бы тяжелым ударом, но теперь Дро-Гхараш рисковал потерять еще и Оруга, а это уже будет настоящей катастрофой. Ни один из других учеников Орма не потянет обязанностей перед орочьим племенем, и придется искать шамана у соседей. То есть виру платить непомерную, да еще довольствоваться в лучшем случае самым бесталанным недоучкой, а в худшем — худшем — и вовсе пускающим слюни калекой.

— Жив и в своем уме, —  — бесконечно устало объявил Оруг и, не слушая ликования, перешедшего в очередной виток сочной ругани, снова скрылся в шатре.

— Плетьми выдрать! —  — предложили из толпы среди отборной брани. —  — Пусть знает!

— Пусть, пусть! —  — подхватили еще несколько голосов с убежденностью, которую Дро-Гхараш понимал и разделял, но одобрить не мог, как бы ни хотелось.

— Чтобы все-таки сдох? —  — зычно возразил он, перекрыв гомон. —  — Пусть оправится сначала, там посмотрим.

— Спустить ему с рук хочешь, вождь? —  — неприязненно высказался Браган под согласный рык. —  — Чтобы он еще что выкинул потом?

— Он себя и сам уже наказал, —  — Дро-Гхараш обвел толпу тяжелым взглядом. —  — Расходитесь отсюда. Кто руку на него поднимет — поднимет — на новый барабан Оругу пойдет. Я сказал.

От мальчишки, всегда жизнерадостного и непоседливого, носившегося по стойбищу быстрее стрелы, успевавшего обучаться шаманству и бою на мечах одновременно, остались одни глаза — глаза — громадные, черные, обрамленные покрасневшими белками. И глаза эти смотрели на Дро-Гхараша в ужасе.

— Ну, здравствуй, —  — жестом показав подхватившемуся было Оругу, что тот может остаться, Дро-Гхараш без приглашения опустился на стопку шкур рядом с лежанкой мальчишки. —  — Говорить можешь?

— Могу, —  — прошелестел Ра-Шадд, весь сжимаясь, словно от холода. Понимал, паршивец, что тон вождя ничего хорошего ему не сулит. Где же был его страх, когда он голову в пасть неизвестности совал, спрашивается?

— Так скажи мне, —  — чувствуя, как сжимается горло от плохо контролируемой ярости, зарычал Дро-Гхараш, —  — что плохого сделал тебе Орм, что ты опозорил его память? Я не верю, что он плохо тебя учил! Ты знал, что в транс нельзя уходить до конца обучения!

Похоже, к такому обвинению мальчишка оказался не готов — готов — распахнул рот так, что стали видны кончики верхних клыков и черный язык.

— Мне не отвечали духи предков! —  — вскинулся Ра-Шадд, судорожно цепляясь за покрывало, словно оно могло ему чем-то помочь. —  — Контакт только в трансе устанавливается! А я же теперь шаман, я должен с ними общаться!

— Ты станешь шаманом, —  — Дро-Гхараш заставил себя говорить спокойно, но Ра-Шадд вжался в лежанку, будто старался с ней слиться, —  — не раньше, чем Оруг объявит, что ты готов. И пореже попадайся мне на глаза, если хочешь жить.

— Вождь, —  — позвали откуда-то слева, и увлекшийся было мыслями Дро-Гхараш вопросительно повернул голову. Мрау, Крэу и Нриу — Нриу — трое самых старших женщин после Треу, которые, пока та была в тягости, сообща управляли кузницей. Люди бы, наверное, не смогли их различить, если б не одежда: одна в льняном костюме, совсем как Треу, на другой — другой — штаны из кожи и меховой волчий жилет на голое тело, а третья вообще только кузнечный фартук надеть и сподобилась. Дро-Гхараш приветствовал каждую и остановился, показывая, что готов выслушать.

— Не делай Ра-Шадда шаманом, вождь. Рано ему, куда ж это годится? —  — Нриу повела широкими плечами, и было видно, как сложен для нее этот разговор, но все-таки договорила: —  — Не дозрел еще.

— Не прикидывайся, вождь, —  — сурово отрезала Крэу. —  — Ты сам давно знаешь, что будет так, как скажешь ты.

— Будет, —  — согласился Дро-Гхараш уже серьезно. —  — Потолкуйте с Оругом — Оругом — вот мой ответ.

Решение, которое впервые поддержали — поддержали — молчаливо, но единогласно и безоговорочно. Это было очень новое чувство — чувство — ощущать за спиной все свое племя. Знать, что не только гоблины, дрожащие за свои жалкие жизни, поддерживают вождя, но и орки, гордые орки, столько лет подчинявшиеся традиции и силе, наконец-то признали — признали — пускай всего один раз, но признали! —  — его правоту.

== Глава 6==

Нет такого ребенка, которому не нравится грязь. И неважно, что думает по этому поводу строгая мать: если в пределах его досягаемости найдется лужа или какой иной источник грязи, ребенок вымажется с ног до головы. В этом и орочьи, и человеческие дети были одинаковы. Но если первые с восторгом плюхались в любую лужу и без помех неслись играться дальше, то вторые половины удовольствия были лишены. Вот и мелкий человечий детеныш, едва успел окунуть ручонки в жирную грязь, как был подхвачен за шиворот и унесен на задний двор — двор — мыться.

— Все верно, уважаемые! —  — наконец торжественно заключил Верто и добродушно закивал. —  — Пройдемте, пройдемте, товар ждет!

— Как всегда, почтенный, —  — подтвердил тот и прирыкнул на своих: —  — Шевелитесь!

Вначале, когда орки только-только налаживали торговлю с людьми, они покупали руду за огромные деньги и сами тягали ее в стойбище. Дро-Гхарашу до сих пор не по себе становилось при воспоминании о том, как наравне со всеми толкал ручную телегу и проклинал свои идеи. Соленый пот заливал глаза, почти тут же высыхал под беспощадным солнцем и стягивал кожу. Была бы эта идея чьей-то еще, Дро-Гхараш набил бы умнику морду и отказался участвовать. Но увы! Сам придумал — придумал — приходилось подавать пример и не морщиться.

— Оглохли? —  — Дро-Гхараш парой зуботычин осадил возмутившихся было воинов — воинов — как так, не хлюпики какие, своими ногами дойти же могут! Остальные, видя, что он не настроен не только шутить, а даже объясняться, споро попрыгали на телеги и нахохлились там, кидая вызывающие взгляды на людей и избегая смотреть на собственного вождя. —  — До встречи, почтенный, —  — попрощался Дро-Гхараш, глубоко безразличный к страданиям воинов. —  — Едем!

Не нужно было быть женщиной или шаманом, чтобы видеть — видеть — дело плохо.

— Эй, —  — позвал Дро-Гхараш, игнорируя шипение помощниц и склоняясь над Треу. —  — Посмотри на меня.

— Вождь? —  — Треу открыла глаза, пару раз глубоко вдохнула, закашлялась и забилась от боли. Дро-Гхараш перехватил ее руки, прижал к лежанке и держал, пока судорога не прекратилась. Пока многократно прокушенные губы не сложились наконец в твердую линию, и Треу повелительно не бросила: —  — Отпускай.

Тогда Дро-Гхараш разжал хватку на ее руках, вместо этого перехватил подмышками — подмышками — подвинул и сел рядом, позволив Треу откинуться на его плечо. Огромный живот неравномерно поднимался, и непохоже было, что младенец хоть немного приблизился к рождению. Значит, лежит поперек. Хуже не бывает.

— Мне не жить, —  — обыденно и спокойно сказала Треу, делая медленные, поверхностные вдохи. —  — Они это видят, но они ничего не могут сделать. Ты можешь, вождь.

— Что именно? —  — в тот момент Дро-Гхараш готов был развязать войну и перестать быть вождем. Ко всему был готов.

Но остальные женщины, что собрались вокруг, —  — старые и молодые, не раз рожавшие и носившие своих первенцев, —  — не стали ее разубеждать. Сидели у лежанки, как предписывал обычай, и молчали.

— Оба умрем, —  — сухо пожала плечами Треу, и лицо ее перекосилось от боли. —  — Но у ребенка еще есть шанс. Я чувствую.

Дро-Гхараш осторожно уложил Треу на шкуры — шкуры — и вихрем вылетел наружу, сбив с ног Мрау с Лроу, загораживавших проход.

Убить свою женщину, пусть ради общего ребенка? У Дро-Гхараша руки опускались при одной мысли о подобном. Он бы куда охотнее убил ребенка — ребенка — детей у них с Треу уже пятеро, из них четыре девочки, хватит! И он знал, что это еще можно сделать, если тонкими спицами с крюками залезть внутрь, зацепить плод, развернуть как надо и вытащить его, не заботясь о целости. Других женщин, ценных куда больше, чем очередной мальчишка, так и спасали, если приходилось, и некоторые дети потом выживали, но Треу не далась. Она и на грани смерти вызывала ужас пополам с восхищением, не позволив никому связать себя и принудить.

Дро-Гхараш рефлекторно схватился за клинок — клинок — второй, что выковала Треу, тот, с которым он расстанется, лишь потеряв руку.

— Пришел умереть? —  — Дро-Гхараш потянул клинок из ножен, и луный луч сверкнул на голубоватой “орочьей” «орочьей» стали. Такую только у Колючих орков делали, Треу сама открыла новый сплав.

— Нет, —  — деловито и совсем не испуганно возразил мальчишка. Хотя какой он мальчишка, ему тринадцать уже, выглядит только худым и мелким. —  — Помочь тебе, вождь. И Треу. Если ты захочешь.

Без предисловий и расшаркиваний. Не уточняя, что если Ра-Шадд оплошает — оплошает — не просто так умрет, а медленно.

— Нет, —  — признал Дро-Гхараш, и сделка была закреплена.

Ра-Шадд, едва передав новорожденного в руки счастливого отца, ратворился в ночи и не появлялся больше, так что Дро-Гхараш выкинул его из головы, хотя в первые пару дней смутно удивлялся — удивлялся — чего это мелкий шаман продолжает его избегать? Привычка, что ли? Но у вождя слишком много забот, чтобы помнить про придурь одного-единственного мальчишки. Дро-Гхараша захватили рутинные дела, и Ра-Шадд его совершенно не волновал.

Дро-Гхараш с отрядом вернулся из земель демонов с богатой добычей, Фрыж еле доволок, и дележка затянулась: сначала подсчитать, потом определить, кому сколько, и разнять все свары… Как обычно, но еще дольше, потому что пятнадцать мешков золота и драгоценностей — драгоценностей — это очень, очень много. Можно бы до следующего сезона в набеги не ходить, если бы Дро-Гхараш не опасался, что воины от скуки между собой передерутся.

В общем, дележка выдалась жаркая, и Дро-Гхараш устал неимоверно. Все его мысли крутились вокруг родного лежака и теплой Треу под боком — боком — когда она закончит в кузне, конечно. Меньше всего Дро-Гхарашу хотелось сейчас разбираться с проблемами мелкого шамана, но раз взял обратно свое слово — слово — никуда не денешься, убивать нельзя, придется слушать.

— Вождь, —  — поклонился Ра-Шадд, и Дро-Гхараш впервые как следует рассмотрел его при свете дня. Слишком бледный и худой для орка — орка — можно было решить, что полукровка от связи с эльфом, если бы подобные союзы давали плоды. Но осанка гордая и взгляд дерзкий — дерзкий — хоть в этом все как надо. Одет как ученик шамана: набедренная повязка и куцый жилет, прикрывавший ритуальные татуировки. Ничего необычного, мальчишка как мальчишка.

— Ну, —  — неприветливо откликнулся Дро-Гхараш, подойдя поближе и грозно нависнув над Ра-Шаддом. —  — Чего надо-то?

Тот дрогнул, но не отступил — отступил — задрал голову, чтобы смотреть в глаза, и отчеканил:

— Какой еще наградой? —  — немедленно разбушевался Дро-Гхараш. —  — Я слово свое назад взял, больше ты ничего не получишь!

— Разве этого я просил, вождь? —  — Ра-Шадд тоже вскинулся, опасно сощурив светло-серые, высеребренные неведомыми силами, не орочьи, глаза. —  — Разве я вообще о чем-то тебя просил?

— Нет, —  — через силу, понимая, что он идиот, согласился Дро-Гхараш и взял себя в руки. Доигрался во всезнающего вождя! Угодил в ловушку собственного самомнения! И сейчас этот непонятный, слишком умный для своих лет, опасный шаман как попросит чего-нибудь эдакого… А ему — ему — думай, как расплачиваться. И хорошо, если малой кровью обойдется. А что на самом деле нужно этому умнику?

— Я спрошу сначала, вождь, —  — убедившись, что убивать его не будут, по крайней мере, сейчас, Ра-Шадд слегка расслабился, но настороженность из его позы не ушла, и напоминал он пугливого лисенка, готового в любой момент кинуться наутек. —  — Почему ты не велел меня наказывать?

— Ты помнишь, что с тобой тогда было? —  — проворчал Дро-Гхараш. —  — Кожа да кости, скелетом ходячим стал. А сейчас? К ручью же ходишь, отражение видишь. Ты и сам себя достаточно наказал.

— Я понял тебя, вождь. Спасибо за разъяснение, но, —  — Ра-Шадд напрягся весь, даже волосы, заплетенные в толстую косу, почти стали дыбом... дыбом… и вдруг на одном дыхании выпалил: —  — Другие так не считают.

И извиниться хотелось — хотелось — перед мальчишкой, который за одну детскую ошибку, пусть серьезную, по недомыслию вождя заплатил четырьмя годами полной изоляции от племени. И смысла не было — было — слова тут ничего не исправят. Думать надо было прежде, чем совсем запрещать наказание. Орки — Орки — гордое племя, пока за ошибку не заплачено сполна, они не простят, а большинство думает совсем не так, как Дро-Гхараш. Для них Ра-Шадд — Шадд — отступник, пока не получил свое, и неважно, что он на всю жизнь останется хрупким и хилым, непохожим на других. Настоящим наказанием в племени считалось совсем другое.

— Завтра в полдень придешь к позорному столбу, —  — Дро-Гхараш прошел мимо Ра-Шадда и через плечо добавил: —  — Хорошая цена.

Для него завтрашний день будет трудным и неприятным — неприятным — Дро-Гхараш славился тяжелой рукой и безжалостностью, —  — а вот для племени — племени — наоборот.

== Эпилог==

Дро-Гхараш смотрел в небо, на ярко-желтую, сияющую луну. Хорошая примета — примета — и держалась который год. Если повезет, она будет светить Дро-Гхарашу вечно, а если нет, и жизнерадостное золото сменится на алый отсвет войны или зеленую гниль неудачи, что ж. Дро-Гхараш будет готов, и племя его последует за ним, что бы ни случилось. Спустя двадцать лет он наконец-то мог с уверенностью это сказать.

Возможно, он пробудет вождем еще столько же. Возможно — Возможно — нет. Но как бы там ни было, Дро-Гхараш мог гордиться собой: благодаря ему Колючие Орки поднялись на целую ступень выше в развитии, приблизившись к прочим расам. Первый шаг сделан.

Он сделал столько, что если завтра он умрет — умрет — то умрет счастливым.