Конец 80-х и позже
Глава 1
Шёл 1989 год. Президентом США стал Джордж Буш — старший, но мы тогда не знали, что он старший, и для нас он был просто Джордж Буш. Мама на старости лет ждала третьего ребёнка, папа так и не нашёл нормальную работу и продолжал торговать вешенками собственного производства, а Мишка ляпнул на уроке, что СССР скоро развалится, и теперь стоял в углу за запись в дневнике. У моих друзей было всё по-старому, и только интроверт… Вернее, социофоб… Не, социоПАТ и жуткий ботан Макар улетел на год в Японию к таким же хикки.
За прошедший месяц Инга изменила мне с Галдиным, Антоном, Суреном Вазгеновичем и азербайджанцами, но всё-таки мы были вместе. Это было время моей молодости, мои восьмидесятые.
В этом году я планировал получить диплом бакалавра и жениться на Инге. Конечно, если она не передумает. Ну, или я не передумаю. Но пока на улице был январь, и до лета было ещё далеко. Тогда Москва ещё не знала оттепелей, и снег был обязательным атрибутом зимы в столице. Как и жуткий мороз.
В один из таких морозных дней мы с Ингой гуляли по парку и весело болтали о разных вещах. Впереди виднелась огромная ёлка, на которой ещё остались игрушки и прочие новогодние украшения.
— Вань, смотри! — воскликнула Инга и указала на ёлку.
— М-м-м, да, красиво, — промямлил я от неожиданности.
— Красиво, ты серьёзно? КРАСИВО?!
— А что такого? Ну не твоя Франция, конечно, но тоже ничего.
— Да я не про ёлку, Вань! Кто-то сел под ёлку!
— А, ты про это? Ну пойдём, посмотрим, — сказал я, и мы подошли поближе.
Грязная девушка с опухшим лицом сидела под ёлкой на корточках со спущенной юбкой и испражнялась у всех на виду. Казалось бы, ничего романтичного, но как же грациозно она это делала! Её голые слегка волосатые ягодицы сверкали в лучах зимнего солнца, и даже вылезающая коричневая колбаска между ними не могла испортить эту красоту…
— Вань. Вань! ВАНЬ! — послышался крик Инги, и совершавшая дефекацию девушка аж подпрыгнула.
— Ну чего тебе? — не без раздражения ответил я. — Ты же сама хотела посмотреть, что там происходит.
— Фу, ну и мерзость! А ты и рад. Пошли отсюда!
— Да успокойся ты, что естественно, то не безобразно!
— Извращенец! — не выдержала Инга и ушла с гордо поднятой головой.
— Подожди, Инга, не уходи! — крикнул я, но не стал догонять. В это время таинственная незнакомка начала подтираться снегом, и я не мог оторваться от такого зрелища. Почему бы не познакомиться с ней, пока любовь к Инге на время угасла?
— Э-э-э… Послушайте, у меня дома есть дефицитная туалетная бумага, могу подарить, — попытался я завести диалог.
— Пшёл на хуй, — услышал я божественный голос из уст очаровательной девушки. Она не спеша встала, выпрямив кривые, но такие прекрасные ножки, надела юбку не менее красивыми ручками и нежно отрыгнула. И зачем мне Инга, когда передо мной стояла чуть ли не мисс СССР 89?
— Ну чего вылупился, еблан? — с хрипотцой спросила она.
— Это вы мне? — удивился я, не смея поверить, что этот ангелочек снизошёл до общения со мной.
— Нет, бля, ёлке. Дай пройти.
— С облегчением! — поспешил сказать я из вежливости, и уголки её губ слегка приподнялись. — Кстати, туалет в парке стоит всего 10 копеек, могу подарить.
— А знашь, скок ширка стоит? — изрекла моя богиня.
— Что, простите? — не понял я.
— Ну, доза, бля.
— Я… Я вас не понимаю. Кстати, меня Ваня зовут, а вас?
— Ваня-Ебланя, — расхохоталась моя новая любовь, и я вместе с ней. — А меня Дашка Чёрт.
— Красивая фамилия, — заметил я.
— Это погоняло, Ебланя!
— А, ну да. Вам идёт.
— Чё сказал?! — вдруг рассердилась моя красавица.
— Не-не-не, я не это имел в виду. Просто я хотел сказать, что вы очень хорошая девушка. Может, пойдём в ресторан? — предложил я.
— Э, коза, ты там посрала? — послышался пьяный голос.
— Это он вам?! Щас он у меня получит! — в гневе крикнул я и сжал кулаки.
— Завали ебало, это Пашка, — ответило моё солнышко и повернулось на голос. — Ща, пять сек!
Я молча смотрел, как моя Дашенька удалялась от меня навстречу этому Пашке, и моё сердце сжалось. Конечно, у такой красавицы не могло не быть молодого человека. Но когда я взглянул на него, то меня чуть не вырвало от отвращения. Ну и урод же он! И это я заметил с 50 метров!
Не до конца осознавая свои действия, я побежал в общежитие. Мне нужно было срочно посоветоваться с друзьями, как мне быть.
— Вань, поможешь кроссворд решить? — опередил меня чудаковатый очкарик Боря Левицкий. — «Бывает и на старуху», 7 букв.
— Эрекция! — отозвался Серёга Яковлев.
— Ой, не суди по себе! — возразил Боря. — Вот взять хотя бы Пугачёву. Она, конечно, очень красивая, но все три мужа — Орбакас, Стефанович и Болдин — старше её.
— Ну и что?
— Вот ты бы женился на ней? — с ухмылкой спросил очкарик.
— Пф-ф, нет, конечно, я почти на 20 лет моложе её! Какой дурак возьмёт такую зрелую тётку замуж?
— Вот и я о чём!
— Но есть же сексуальные женщины постарше… Ну ты понимаешь… Как бы их назвать? Может, МКЯБТ?
— Чего?
— МКЯБТ — Мамаша, Которую Я Бы Трахнул.
— Так «трахнуть» — это же «ударить».
— А, точно, надо что-то другое придумать, — почесал затылок Сергей.
— Ребят, я вам не мешаю? — перебил их я. — Я, вообще-то, за советом к вам пришёл.
Я пересказал друзьям случай с Ингой и любимой Дашенькой Чёрт. Серёга и Боря переглянулись между собой и громко рассмеялись.
— Вань, ты шутишь? — продолжал хихикать Серый. — Скажи, что ты пошутил.
— Да не шучу я! Что мне делать?
— А ты Ингу точно навсегда разлюбил или только до завтра?
— Навсегда, я уже всё решил!
— Статистика с Ингой, Катей, Таней и Сашей показывает, что твоё «навсегда» длится не больше месяца, Вань.
— Да пошли вы, друзья, называется! — вскипел я.
— Старик, я всё понимаю, но это стопроцентная шалава и наркоманка, ты чё!
А вот это Серёга зря сказал. Я подошёл к нему и со всей силы дал ему в морду, после чего вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.
Дома я ничего не сказал родителям о Дашуле. Вряд ли они бы поняли меня. Этой ночью я так и не уснул.
— Смирнов, ты отчислен из университета за драку в общежитии, — сказала мне Элеонора Константиновна на следующее утро. «Вот Серый крыса, настучал всё-таки!» — догадался я. Эх, а ведь мне оставалось проучиться всего один семестр!
С того злополучного дня я врал родителям, что иду в универ, а сам всё это время гулял в том самом парке, где впервые встретил свою Дашеньку. Благо Москва большая, а парк неблизко — вряд ли кто-то из знакомых увидит и расскажет. Нужно было лишь не попадаться на глаза милиционерам, которые могли задержать меня за тунеядство. Но Даша Чёрт всё никак не появлялась…
Её кучку под ёлкой давно убрали, но я будто чувствовал божественный аромат всякий раз, когда подходил к тому самому месту. Все новогодние игрушки тоже убрали, и теперь это была самая обычная ель.
— Вань, ты что тут делаешь? Я тебя повсюду ищу! — послышался голос Инги. — Это правда, что тебя отчислили?
— Да, правда, — ответил я, даже не повернув голову в её сторону.
— И что ты теперь будешь делать?
— Снимать штаны и бегать.
— Может, хоть повернёшься, когда я с тобой разговариваю?
— А смысл? Я тебя больше не люблю, — просто ответил я без розовых соплей.
— Ну ладно, я пошла. Удачи.
— Скатертью дорога.
— Слышь, курица, дай закурить! — наконец-то услышал я любимый голос за спиной.
— НЕ КУРЮ! — со злостью ответила Дашеньке Инга.
— А я тебя не спрашиваю, куришь ты или нет. Я сказала, дай закурить, ты чё, не поняла?
— Что?! Да что ты себе… Да кто ты такая вообще!
И тут я почувствовал, что нужно вмешаться. Я быстро подбежал к обеим девушкам и стал между ними.
— Инга, тебе же сказали: дай закурить. Быстро метнулась и купила сигареты.
— Вань, ты защищаешь вот эту? ВОТ ЭТУ?!
— Её зовут Даша! Быстро пошла и купила ей сигареты!
— ПРИДУРКИ! — крикнула Инга и благоразумно убежала, чтобы не получить за свои слова.
— Дашуль, я куплю тебе сигарет, — не растерялся я и пошёл в ближайший магазин. Назад я уже летел с пачкой «Примы».
— Хуйня, а не сиги, — строго сказала Даша. — Ладно, прощаю, мне похуй, что курить. Хы-хы-хы!
Её ангельский смех позволил мне рассмотреть её великолепные жёлтые зубки. Если я не ошибаюсь, всего во рту их было 12 или 13 вместо 32, но меня это совершенно не смущало.
— А Паша — это твой парень? — поспешил спросить я.
— Паша — это мой братуха, — успокоила меня красавица.
— Фух, а я уж думал, между вами что-то есть.
— Не, ну мы ебёмся иногда.
— С родным братом?
— Ну да, блядь, а чё тут такого? Наши предки тоже брат и сестра — и ничё, мы ж нормальными выросли, — ответила Дашуля и нежно сплюнула через промежуток между зубами.
— Вы хоть предохраняетесь?
— А нахуя?
— А ты не боишься забеременеть?
— Да пох ваще. Как залечу и рожу — в мусорку выкину, делов-то.
— Но это же ребёнок, живой человек! Разве так можно? — возмутился я. С каждым Дашиным словом мои чувства к ней ослабевали.
— Бля, заебал, моралист хуев! Чё хочу, то и делаю! — тоже возмутилась она. — Может, я уже беременна! Чё-то давно месяков не было.
Последние слова Даши окончательно развеяли любовь к ней, но как же ребёнок, которого она носила под сердцем? Я просто обязан был позаботиться о нём! Я решительно вырвал пачку «Примы» у неё из рук и выбросил сигарету, которую она только что курила.
— Э, еблан, хули ты творишь, ща по ебалу дам! — заверещала Даша. Я крепко схватил её за руки, чтобы она не сделала плохо ни себе, ни будущему ребёнку, ни мне. Но кроме рук, у неё были ещё и ноги, одна из которых с силой врезалась мне в пах…
Когда я очнулся, её и след простыл, а у меня болело всё тело. Видно, здорово Даша меня попинала за сигареты. Ну ничего, здоровье ребёнка дороже. Вот только где мне её найти? Может, азербайджанцы знают? Вспомнить бы ещё имя-отчество их шефа…
— А-кхе-кхан А-кхе-кхе-кхянович, — прокашлял я.
— Агахан Адагезянович я, сколько можно повторять, неужели так трудно запомнить? — раздражённо напомнил мне главный мясник.
— Да-да, Агахан Адагезянович, простите, — смутился я и подумал, почему он Адагезянович, а не Адагез оглы. — Вы, случайно, не знаете, где можно найти Дашу Чёрт?
— Вай, дорогой, как же низко ты пал, раз имеешь дело с этой распутницей! Скажу тебе по большому секрету: она нам групповуху предлагала, но мы отказались, — скривил лицо шеф и сказал своим амбалам что-то на азербайджанском; те с отвращением загудели и замахали руками, будто прогоняли мух. — Да мы скорее барашка отлюбим, чем эту бесстыдницу!
— Ладно, извините, — промямлил я и поспешил удалиться.
Тем временем косоглазый урод Паша Чёрт поймал маленького белого котёнка, зашёл с ним в грязный и весь в паутине подвал пятиэтажки и привязал за хвост к трубе под потолком. Бедный малыш отчаянно дёргался в воздухе и так жалобно мяукал, что даже у сурового челябинского мужика пошли бы слёзы, но только не у Пашки. Тот лишь ржал над тщетными усилиями котёнка и получал садистское удовольствие. К сожалению, я тогда был далеко и узнал об этом слишком поздно. Зато теперь вы знаете, каким бездушным отморозком был Дашин брат.
В подвал зашла Даша Чёрт. Очевидно, оба не раз здесь уже бывали, о чём могли свидетельствовать хотя бы разбросанные шприцы и стеклянные бутылки, в которых был явно не кефир.
— Бля, долбоёб, ты чё творишь! — крикнула она на брата.
— Ну прикольно же, чё… — смутился Паша.
— Ебать, за шею надо вешать, а не за хвост!
— Так он сразу сдохнет, а я хочу поиграться.
— А ваще клёвый котёнок. Может, голову ему оторвём?
— Ты принесла рыбу и хочешь дать ему рыбью голову?
— Тю, блядь, нет, конечно! Котёнку голову оторвём!
Снаружи послышался шум.
— Шухер, бросай его! — воскликнула Даша. Паша быстро развязал котёнка и со всей дури швырнул его об стену. Бедный маленький котёнок упал на пол и больше не подавал признаков жизни.
В подвал зашёл неформал Галдин со своей гитарой. Казалось бы, его вообще в Москве быть не должно, но Галдин обладал удивительной способностью появляться в любое время в любом месте.
— А вы чё тут делаете, торчки? — спросил гитарист брата и сестру. — А это чё за котёнок валяется? Что с ним?
— Наелся и спит, хы-хы-хы, — ответила Даша.
— А ты кто такой ваще? Как звать? — прищурился Паша.
— Ну Галдин я, и чё?
— Бля, я не фамилию, а имя спрашиваю.
— Э-э-э…
— Чё, забыл, как тебя звать? И кто теперь, бля, торчок?
— Ребят, меня всю жизнь все называли Галдиным, даже предки. Реально, я даже не знаю, как меня зовут! — испуганно крикнул неформал и покинул подвал. Даша Чёрт наступила на мёртвого котёнка, и у него хрустнули косточки. Сиблинги-живодёры дружно заржали и тоже вышли из подвала.
Таким растерянным Галдин ещё не был. Он бродил по проспекту и никак не мог поверить, что у него не было имени. Наконец он достал паспорт, но даже там строка с именем была пуста.
— Галдин, это ты?! Как я рада тебя видеть! — откуда ни возьмись прибежала Инга и бросилась ему на шею.
— Инга, может, ты знаешь, как меня зовут? — спросил рокер.
— Да какая разница! Давай лучше поцелуемся, пока я не помирилась с Ваней! — предложила Бородина, и их губы сразу же склеились.
— А я знаю отличное место, где можно уединиться! — предложил он после страстного поцелуя и привёл Ингу к тому самому подвалу пятиэтажки.
— Фу, как здесь грязно! Галдин, ты придурок, куда ты меня привёл? — высокомерно задрала нос девушка, будто принцесса. — А ЭТО что такое?! А-А-А-А-А-А-А!!!
Увидев раздавленный трупик котёнка и издав чуть ли не ультразвук, Инга едва не потеряла сознание от увиденного, но всё же пришла в себя и показала на пол пальцем:
— Смотри, кровавые следы! Они ведут из подвала! Щас я узнаю, кто раздавил котёнка! За мной, Галдин!
К сожалению, в бедненьком беленьком котёночке было так мало крови, что её хватило лишь на пару десятков следов, включая несколько едва заметных отпечатков на улице. На этом расследование Инги-следопыта подошло к концу.
А чем был занят я, спросите вы? Я пришёл домой, взял мамину книгу о беременности и материнстве и стал тщательно изучать её, чтобы помочь Даше Чёрт и её будущему ребёнку. Ну вот такой я ответственный и неравнодушный.
— Сынок, зачем тебе эта книжка? Ты за меня переживаешь? Я и так лучше тебя всё знаю. Тебя с Мишкой выносила, и с третьим ребёночком проблем не будет, — не выдержала мама.
— Во-первых, мам, проблемы будут — тебе давно уже за 40. Во-вторых, я переживаю не за тебя.
— О Господи! Ну и кого же ты обрюхатил?! Признавайся, негодник, пока ремня не дала!
— Тише, мам, тебе нельзя волноваться. Никого я не обрюхатил, это совершенно посторонняя девушка из неблагополучной семьи, и я хочу ей помочь.
— А кто её обрюхатил, если не ты?
— Её брат.
— КТО?! Ох уж это тлетворное влияние Запада, до чего мы докатились! Того гляди скоро мужики с мужиками спать начнут и пол менять!
— Мам, а что тут плохого? — не понял я. — Нам бы тоже не помешало поменять пол. И стены. И потолок заодно.
Наступило 14 февраля — совершенно обычный будничный день. Но мне почему-то захотелось совершить что-нибудь романтичное. Например, подарить девушке перевёрнутую картонную жопу. Дашу Чёрт я так и не встретил, а ведь у неё уже появился небольшой животик! Паша частенько бил сестру по животу по пьяни, а она чаще всего была не против.
Меньше всего я хотел обращаться за помощью к нехорошей женщине с нехорошими связями, но у меня не оставалось другого выхода. Итак, я решил навестить Галину Семёновну, уже бывшую жену Юрия Леонидовича.
— О, Ваня, привет, давно тебя не видела! Заходи, чувствуй себя как дома, — подозрительно приветливо встретила меня она.
— Галина Семёновна, я по делу. Что вы знаете о Даше Чёрт?
— Уволена из борделя за разврат.
— Ну это понятно. А ещё?
— Вань, может, посидим, выпьем? У меня вино есть. А я тебе всё о ней расскажу, — подмигнула сорокалетняя хозяйка квартиры.
— Ладно, только на донышке, а то мама с папой ругаться будут, — сказал я, чем здорово рассмешил Галину Семёновну.
— Вань, ты такой забавный! Может, переспим? — предложила она.
— Что?! Нет, я так не могу, — испуганно отказался я и почему-то вспомнил диалог Серёги и Бори о МКЯБТ. Но не все органы были со мной солидарны…
— Вань, я же вижу, что ты меня хочешь, — улыбнулась хозяйка. — И называй меня просто Галя.
Я покраснел как рак и выбежал из квартиры. Оказалось, что даже у меня «бывает на старуху». Хотя какая она старуха? Для своих лет очень даже ничего…
Идея! Серёга точно не откажется от такой сочной мамочки! Эх, зря я тогда ему по морде дал… С другой стороны, из-за него меня отчислили, так что мы квиты. И я пулей помчался в общагу.
— Не подходи ко мне! — взвизгнул Яковлев от страха, едва увидев меня, и схватил швабру.
— Успокойся, никто тебя бить не будет. Хочешь секса?
— О-о-ой, Вань, лучше б ты меня ещё раз ударил. А ещё лучше себя. Ты чё несёшь, старик?
— Да не со мной, а с Галиной Семёновной!
— Это уже интересно… А она заплатит?
— Может, и заплатит. Так ты идёшь или нет?
— Щас, только в аптеку сбегаю, — согласился Яковлев и побежал за презервативами.
— Вань, ты за кого меня принимаешь?! — рассердилась Галина Семёновна, когда я привёл к ней Серёгу. — Думаешь, я готова спать с кем попало?
— Я не кто попало! — вмешался мой бывший друг.
— А ты вообще молчи! Хоть бы кольцо обручальное снял для приличия! — прикрикнула на него хозяйка.
— А я с женой пока не живу, я решил обратно к Боре перебраться.
— Твоя личная жизнь, мальчик, меня сейчас интересует меньше всего! Убирайтесь оба!
Нам не пришлось повторять дважды. Серёга побежал в общагу, а я домой.
— Ваня, Гена, у меня для вас сюрприз! — весело объявила мама. Папа, напротив, помрачнел, будто зная, что это за сюрприз. — Чепелев достал…
— Это законченное предложение, Люда, — перебил её папа. — Чепелев достал!
— Да помолчи ты! Чепелев достал мне талон на аборт!
— Мам, но ты же хотела третьего ребёнка, разве нет? — удивился я.
— Ну и что, что хотела? Чепелев с таким трудом достал этот талон, не выбрасывать же его! В общем, не будет у нас никакого ребёнка, — сказала мама.
— Ах, так! Тогда я снова подаю на развод! — рассердился папа. — Но жить мы всё равно будем вместе, потому что мне больше негде!
Я побледнел от ужаса. Но не из-за того, что потерял братика или сестричку, а из-за того, что Даша Чёрт тоже могла сделать аборт в любой момент! Что же делать? Я даже не знаю, где она!
Но стоило мне выйти на улицу подышать свежим воздухом, как гениальное решение само пришло мне в голову. Ведь сегодня вечером будет рок-фестиваль! Мне нужно было срочно придумать новую песню, ведь на сцене принято петь, а не просто говорить. Это было непросто, но я решил нести ответственность за босячку и наркоманку Дашу и её будущего ребёнка до конца, даже если и разлюбил её. Уверен, настоящий мужчина на моём месте поступил бы точно так же.
За полчаса до концерта я уже показывал текст песни Галдину — главной звезде рок-фестиваля.
— Совочек, чё это за бред? Я не буду это петь, — рассмеялся он и сунул мне листок с песней обратно.
— Галдин, я очень тебя прошу! Вот, держи 100 рублей, — достал я из кармана все свои сбережения.
— За 100 рублей я только припев могу спеть, — задрал нос рокер-неформал.
— Ладно, спой припев. Только погромче, чтобы все слышали и запомнили!
Этот рок-фестиваль собрал столько тысяч фанатов, что яблоку было негде упасть. И зачем вообще устраивать концерты под яблонями? Правда, зимой все деревья стояли голые, но тем не менее. Исполняемые песни имели бешеный успех у толпы, но я стоял в стороне и ждал, когда же прозвучит мой припев. И вот Галдин побренчал на гитаре и заорал:
Не делай або-о-орт!
Ребёнка рожа-а-ай,
Но не убива-а-ай!
Атмосфера на концерте мгновенно переменилась. И дело даже не в том, что самый пожилой фанат пукнул и испортил воздух вокруг. Народ недовольно засвистел и начал бросать в Галдина тухлые яйца и гнилые помидоры. Горе-певец вынужден был с позором покинуть сцену.
Но мне всё это было глубоко фиолетово, ведь в этой толпе я заметил Дашу! Видели бы вы её опухшее прыщавое лицо с фингалом под правым глазом, когда она услышала мой припев! Мне захотелось тут же подбежать к ней, но я поступил умнее. Я спрятался за самой толстой яблоней и стал за ней следить. А ещё я прятался от Галдина, но я не трус — это было просто стечение обстоятельств.
Была уже тёмная ночь, но всю дорогу я не спускал глаз с Даши Чёрт. Как оказалось, жила она, если можно так выразиться, в заброшенном полуразрушенном общественном туалете вместе со своим братом Пашей, запах от которого ощущался на расстоянии до 50 метров. Кроме того, от туалета тоже не фиалками пахло. Заходить внутрь я не осмелился, но теперь я точно знал, где Даша обитает и как её найти.
Родители до сих пор думали, что я хожу в институт, а в это время я искал работу. Деньги нужны были мне как никогда. И я нашёл работу — я устроился продавцом обуви, прямо как будущий отчим моего будущего внебрачного сына — копии меня. Почти все заработанные деньги я тратил на мясо, рыбу, фрукты, овощи, молочные продукты. Но деньги — это полбеды, ведь ради этих продуктов мне часами приходилось стоять в очередях и выслушивать недовольных бабок, которые твердили, что до Революции было лучше. И каждый день я оставлял продовольственную корзину (в буквальном смысле) у входа в загаженный и прокуренный туалет, в котором жила Даша. Да, я не мог заставить её бросить пить, курить и употреблять наркотики, но я хотя бы мог обеспечить ей здоровое полноценное питание. О том, что все эти продукты сестра с братом отдавали местным бомжам в обмен на выпивку, сигареты и наркотики, я узнал лишь несколько лет спустя…
Нередко я слышал сладострастные стоны за стеной туалета — Даша занималась любовью. Сначала я думал, что у неё был секс только с братом, но выяснилось, что в числе половых партнёров девушки также числились Ашот, Гоги, Гурген, Джамшут, Нодирбек и дворник Фёдор Кузьмич. Возможно, я перечислил не всех, но по крайней мере всех тех, кто был с ней в ночь на 30 марта, когда слегка потеплело и снег впервые в этом году начал таять. С тех пор вместе с полезными продуктами я также оставлял Даше Чёрт презервативы.
Однажды апрельским днём мне посчастливилось подобрать шприц с кровью, который только что использовала моя беременная подопечная для получения сомнительного удовольствия. На радостях я помчался в ближайшую больницу и забежал в процедурный кабинет. Там никого не было. Я быстренько перелил ещё не свернувшуюся кровь из шприца в пустую пробирку и подписал её как «Чёрт Дарья Ивановна». Я не знал её фамилии и отчества, но я заботился о Даше уж точно не хуже её биологического отца.
— Эй, ты что здесь делаешь? А ну марш отсюда! — рявкнула только что зашедшая медработница — то ли медсестра, то ли санитарка.
— Я пришёл за результатами анализов моей девушки, — соврал я.
— За результатами надо приходить в пятницу с 12:00 до 12:30 в 197 кабинет! — строго сказала недружелюбная женщина в халате и выставила меня за дверь.
В пятницу в 8 утра возле 197 кабинета уже была длинная очередь, не менее 20 человек.
— Простите, кто крайний? — спросил я.
— За мной женщина занимала, потом мужчина, потом ещё две женщины, потом девушка с ребёнком, а потом дедушка, но он сказал, что до конца очереди может не дожить, — затараторила тётка в конце очереди.
— Неправда, девушка с ребёнком за мной занимала! — возмутилась другая тётка.
— Как она могла за вами занять, если она после меня пришла?
— Она с мужем была, он пришёл ещё раньше вас, а потом куда-то отошёл!
— А вам какая разница, за вами она занимала или за мной!
— Большая разница! А то каждая норовит без очереди влезть!
— А НУ ЗАТКНУЛИСЬ, А ТО ВСЕХ ПОВЫГОНЯЮ! — рявкнула очень важная медработница — возможно, даже старшая медсестра. — Где Чёрт?
Люди в очереди замолчали, но всё же беззвучно захихикали, услыхав последние слова.
— Я за него. То есть за неё, — не растерялся я.
— Соболезную, молодой человек, недолго этой Чертихе осталось. Максимум пару дней. Патологоанатом уже бирку подписал в морге с её именем, — сказала властная женщина. Да, граждане СССР тогда ещё не знали о врачебной тайне и прочей прогрессивной ерунде.
— А что с ней?
— Проще сказать, чего у неё нет! Хламидиоз, сифилис, гонорея, ВИЧ…
Я тут же обрадовался и убежал. У Дашеньки не было ни хламидиоза, ни сифилиса, ни гонореи, ни ВИЧ! Если я правильно понял, конечно…
Работа была нетрудная, но довольно скучная, даже рассказать нечего. Хотя нет, был один случай. Зашёл как-то к нам в магазин одноногий дед на костылях и весело бормотал себе под нос:
У кого одна нога:
У него яйцо не трётся,
И не надо сапога.
— Здравствуйте, чем могу помочь? — обратился я к необычному покупателю.
— Милок, мне бы сапог на праву ногу!
— Дедушка, мы продаём обувь только попарно!
— А зачем мне левый, когда его и обуть-то некуда?
— Дело ваше, но заплатить придётся за оба, таковы правила.
— Ах ты буржуй проклятый, я за тебя воевал в 42-м, а ты даже скидку ветерану сделать не хочешь! Кто у вас тут главный?
— Его сейчас нет, завтра будет.
— Ну ничего, найду я на тебя управу, спекулянт поганый! Будешь знать, как на больных людях наживаться! Чёрт с тобой, давай тогда 2 правых сапога, один запасной будет!
— Ага, а кому я потом 2 левых продам?
— Сталина на тебя нет, щенок! — рявкнул дед на прощание и ушёл, хлопнув дверью.
«Ну ничего, скоро 9 мая, вот на параде и посмотрим, какой ты ветеран», — подумал я. К счастью, одноногий дед так и не нашёл на меня управу, и я продолжал работать как ни в чём не бывало.
Наступило 9 мая 1989 года. Я хорошо запомнил лицо недовольного пожилого покупателя и собирался во что бы то ни стало отыскать его среди прочих ветеранов.
— Ваня, просыпайся! Я, папа, Миша, дядя Коля и тётя Тамара пойдём на парад, а ты присмотришь за двоюродным братиком Петей, — разрушила мои планы мама не допускающим возражения тоном; уж она-то точно знала, что я в семье самый ответственный и на меня всегда можно положиться. — Завтрак и обед для Петеньки в холодильнике, разогреешь и покормишь его с ложечки. А пить давай по чуть-чуть каждый час. И на горшок посадить его не забудь. И поиграй с ним обязательно, не оставляй одного. А после обеда у него тихий час, уложишь спать. Ты всё понял?
— А где сам Петенька?
— Да вот же, в коляске спит. Ну всё, мы пошли, — заторопилась мама и вышла из квартиры.
Да уж, провести великий праздник в обществе годовасика-тугосери в мои планы не входило. Полагаю, что среди моих слушателей нет овуляшек, которым было бы интересно, как я сажаю орущего брыкающегося ребёнка на горшок и подтираю ему задницу газетой, поэтому позвольте мне забыть этот злополучный день как страшный сон и больше о нём не вспоминать. Тем более что только ближе к вечеру мама пришла домой вместе с папой и вместо «спасибо» сказала:
— Вань, у тебя же последняя сессия и дипломная работа на носу, а ты с ребёнком играешься! Нельзя быть таким безответственным!
— Во-во! Получишь ты у меня! — поддакнул папа, помахав указательным пальцем.
— Да я целый день носился с Петей, он мне все нервы вытрепал, пока вы гуляли! И вот такая мне благодарность?! Вот не хотел говорить, но из института меня давно отчислили, так что готовиться мне не к чему! — не выдержал я и вышел из квартиры.
— Иди-иди! Назад можешь не возвращаться! — крикнул отец мне вдогонку.
Было бы весьма эпично действительно уйти от неблагодарных родителей навсегда, но столь драматичный момент испортила необходимость вернуться назад и собрать все свои вещи, и лишь потом я покинул родительский дом. Ну уж извините, что я ушёл не по-голливудски.
Но где же мне теперь ночевать? Денег на съёмную квартиру у меня не было, на гостиницу — тем более, а бомжевать я категорически не хотел. Но как бы тяжело мне ни было, я твёрдо помнил, что всегда нужно оставаться настоящим мужчиной.
— Галина Семёновна, пусти́те переночевать, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! — взмолился я полчаса спустя.
— А кто это к нам пришёл? Неужто тот самый гордый и неприступный Иван Смирнов? — не без издёвки произнесла сорокалетняя женщина.
— Кстати, с Днём Победы вас! — поздравил я её совсем некстати.
— О, небось, ты лично приложил руку к Победе в 45-м? — слегка смягчилась Галина Семёновна.
— Не я лично, но деды воевали. И по матери, и по отцу.
— Хм, «деды воевали» — это ты ловко сказал. Жаль, что твоя фраза через поколение уже потеряет актуальность. «Прадеды воевали» не звучит даже, — улыбнулась хозяйка квартиры.
— Так что, пу́стите переночевать? — с надеждой спросил я.
— Вань, ты и сам прекрасно знаешь, что у меня полно дорогих вещей. Почему я должна лишний раз переживать за их сохранность?
— Вы что, разве я похож на вора? — обиделся я.
— А я похожа на альтруистку? Почему я должна впускать тебя к себе?
— Не переживайте, я в долгу не останусь! Что вы хотите взамен? Может, переспим? — подмигнул я.
— Поздно, Ваня! Теперь я́ не хочу! — строго отрезала женщина.
— А что тогда?
— Не знаю, это не я к тебе на ночлег прошусь. С контрабандой я завязала, а с остальными делами я и сама прекрасно справляюсь. И вообще, ничего мне от тебя не надо.
Был уже поздний вечер. На улице началась гроза и пошёл ливень.
— Люблю грозу в начале мая… — задумчиво пропела Галина Семёновна.
— Вы издеваетесь?! — вспыхнул я.
— Это классика, Вань! Это знать надо!
Когда весенний, первый гром,
как бы резвяся и играя,
Грохочет в небе голубом.
Гремят раскаты молодые,
Вот дождик брызнул, пыль летит,
Повисли перлы дождевые,
И солнце нити золотит.
С горы бежит поток проворный,
В лесу не молкнет птичий гам,
И гам лесной и шум нагорный —
Всё вторит весело громам.
Ты скажешь: ветреная Геба,
Кормя Зевесова орла,
Громокипящий кубок с неба,
Смеясь, на землю пролила.
— Красивые стихи. Это вы сами придумали? — ляпнул я.
— По-твоему, я такая старая, что могу быть автором классики? — то ли в шутку, то ли всерьёз возмутилась хозяйка.
— Нет-нет, я совсем не это имел в виду! Вот я недавно песню сочинил. Правда, я только припев помню.
— Правда? А ну пропой, я послушаю.
Не делай або-о-орт!
Ребёнка рожа-а-ай,
Но не убива-а-ай!
Судя по выражению лица Галины Семёновны, я окончательно упал в её глазах. Она молча зашла в квартиру и закрыла за собой дверь. Блин, ну какой же я идиот! Я поклялся себе забыть об этом дурацком припеве и больше не сочинять ни песни, ни стихи. Видимо, придётся ночевать в подъезде — не идти же под ливень.
На всякий случай я позвонил в соседнюю дверь и попросился переночевать, но вредная бабка даже не открыла мне и стала угрожать милицией. Решив, что лучше ночевать в подъезде, чем в обезьяннике, я не стал больше никому звонить в дверь. Но не на полу же мне спать! А если и на полу, то не на таком грязном!
По иронии судьбы я так устал за день, что сам не заметил, как сполз вниз и уснул прямо на грязном полу третьего этажа именно в тот момент, когда ливень прекратился.
Утром 10 мая обитатели третьего этажа дома, в котором проживала Галина Семёновна, вышли из своих квартир и направились кто куда: кто в школу, кто на работу, кто в собес. Все молча переступали через меня, и никому даже в голову не пришло меня разбудить.
Из-за равнодушия таких советских граждан я опоздал на работу на два часа.
— Смирнов, ты уволен, — сообщил мне начальник. — Мало того, что ты опоздал, так ещё и жалобу на тебя написали. Вот, полюбуйся:
Я, инвалид II группы, участник Великой Отечественной Войны, 5.04.89 пришёл в магазин купить сапоги. Увидев меня, продавец обуви Смирнов И. Г. стал смеяться над моей инвалидностью и позволял себе неуместные шутки. Когда я сделал ему замечание, он грубо вытолкал меня из магазина и сказал, чтобы я больше сюда не приходил. На основании вышеизложенного прошу принять меры в отношении гражданина Смирнова И. Г.
8.05.89.......................Безручко Л. Я.
И тут я с ужасом вспомнил ещё один случай, о котором до сих пор не рассказал! 5 мая ко мне пришёл дед без руки. Не знаю, что на меня нашло, но я решил немножко поиздеваться над бедным стариком. А когда он не понял юмора, я действительно вытолкал его на улицу, чтобы не бухтел.
Но жалобу написал не однорукий, а упомянутый ранее одноногий дед по фамилии Безручко, который приходил 5 апреля…
Оставшись без работы, я больше не мог покупать продукты для беременной Даши. Тут хоть бы себя прокормить. Кое-какие сбережения у меня имелись, чтобы не умереть с голоду в ближайшие несколько недель, но не более того. Правда, совсем без еды человек и так проживёт несколько недель…
Вечером того же дня мои мысли о предстоящей ночлежке прервали доблестные милиционеры, которые доставили меня в участок. Там меня уже дожидались родители.
— Ты где шляешься, сукин сын? Мы все больницы, все морги обзвонили! — набросился на меня папа.
— Но ты же сам сказал, что я могу не возвращаться! А ещё ты только что назвал маму сукой! — парировал я.
— Дома поговорим, — строго сказал отец и пригрозил мне кулаком.
Едва ли мой папа был сильнее меня, но я молча стерпел удары ремнём по пятой точке ради тёплой уютной кровати. И крыши над головой. И вкусной маминой еды. И даже наказание в виде домашнего ареста (не уголовное, а семейное) ничуть не расстроило меня после суток бродяжничества.
Когда мои друзья получили диплом и отметили выпускной, я всё ещё не мог выходить из дома без сопровождения родителей. Мама в это время сидела дома без работы и контролировала меня, чтобы я больше никуда не сбежал. Более того, отец не поленился даже навесной замок поставить на входную дверь, а ключ был только у него и мамы.
Но больше всего я переживал не за себя, а за Дашу Чёрт. К лету её живот стал таким большим, что порой она не могла увидеть лицо очередного любовника, делающего ей куннилингус, не говоря уже о лобковых вшах, которых в июне у Даши в трусах стало ещё больше, чем обычно.
Но то ли под действием летних солнечных лучей, то ли по какой-то другое причине я постепенно стал забывать о своей беременной подопечной, жившей в буквальном смысле в говне со своим братом-извращенцем. В июле папа наконец сменил гнев на милость, и в знак примирения вся наша семья поехала отдыхать в Крым, а именно в Алупку. Ну и жарища там была, градусов сорок! Отец тут же решил обмыть это дело напитком с таким же количеством градусов, а я спустился по многочисленным ступенькам на пляж.
— Талоны на сладкую кукурузу! Талоны на сладкую пахлаву! — объявлял загорелый мужик и шёл дальше.
— Не пропустите! Только сегодня вечером! На сцене Таня Пшеницына! — кричал другой мужик.
Уверен, никто из отдыхающих не знал, кто такая Таня Пшеницына. Зато я очень хорошо знал. По сравнению с этой шаболдой Инга была скромной монашкой. Можно даже сказать, что Танька была лайт-версией Даши Чёрт.
Я не считал нужным слушать, как светловолосая проститутка открывает рот под фонограмму, но мои родители и Мишка были другого мнения. И вот что она «пела»:
Этот город стоит
Весь на склоне крутом.
Открывается вид
У меня за окном.
Вижу море внизу,
Но не вижу я пляж.
Вытираю слезу,
Созерцая пейзаж.
Низ Алупки не вида-а-ать,
Если наверху стоя-а-ать!
Из окна в короткой юбке
Я не вижу низ Алупки!
Я почему-то засмеялся так громко, что недопевичка заметила меня и не спускала глаз до конца выступления.
— Ваня, привет, давно тебя не видела! Вань, ты куда? Обиделся, что ли? Подумаешь, подставила и предала тебя пару раз, но это было давно и неправда! — пристала Танька ко мне, когда все зрители уже разошлись и я уходил вместе с ними.
— Чего тебе? — повернулся я к ней.
— У меня есть около тысячи кассет с моими песнями, могу продать по дешёвке. А ты потом продашь в Москве в пять раз дороже.
— И сколько ты хочешь за свои «залупки»?
— Совсем чуть-чуть, по рублю за кассету.
— Надеюсь, это была угроза порубить, а не цена? Если цена, тогда ищи других дураков. За 1000 рублей можно платье для кошки-мажорки купить.
— А полтысячи тесьма, золотая бахрома?
— Всё равно у меня нет таких денег. Могу максимум одну купить на память.
— А если переспим, сколько купишь?
— А, ну это же в корне меняет дело. Тогда две куплю!
— Ладно, ебанько, свободен. Каким ты был мудаком, таким и остался, — высокомерно заявила Таня. Будь я нормальным мужиком, я бы, конечно, набил ей морду за такие слова, но родители воспитали меня подкаблучником и терпилой, поэтому я промолчал.
Тем временем папа зря времени на море не терял и успел завести себе новых друзей-собутыльников. 26 июля даже мама с Мишкой к ним присоединились и меня с собой потащили. Большой компанией все собрались за шикарным по меркам Союза столом в павильоне на базе отдыха, произносили по очереди тосты и выпивали. Даже младшему брату наливали на донышке, только я не пил и даже не закусывал.
— А по какому поводу пьянка? — не понял я.
— А ты что, не знаешь?! — рассмеялся Мишка. — Серьёзно не знаешь?
— Вань, ну это уже несмешно, — добавила мама. — Сегодня же юбилей, минус 25-я годовщина коммунизма!
— Если, конечно, среди высших лиц не окажется предателя, — поправил её самый мудрый алкаш. — В противном случае мы сейчас отмечаем минус 25-ю годовщину Великого Предательства.
2 августа какой-то Илья в воду нассал, и в этот день мы уже сидели в поезде и ехали домой. В отличие от поездки в Крым, назад мы возвращались не в одном купе и даже не в одном вагоне — спасибо папе, который покупал билеты. Не знаю, с кем ехали мои родители и Мишка, но ко мне в купе ещё в Крыму подсели три ВДВ-шника, и каждый из них при желании мог согнуть меня пополам и одной рукой выбросить в окно.
— Не боись, солдат ребёнка не обидит, — будто прочитал мысли один из десантников.
— А я не ребёнок! — возмутился я, и амбалы в тельняшках дружно заржали.
— Ты хоть служил, не ребёнок? — спросил второй.
— Нет, я в институте учился.
— А если на тебя любера нападут, дипломом отбиваться будешь?
— Мне достаточно знать, что они только на говнарей нападают, обычных прохожих не трогают.
— Каких ещё говнарей? Которые говно едят?
— Я хотел сказать, рокеров. Прошу прощения за анахронизм.
— Чё ещё за анахронизм, малой? Ты чё несёшь?
— А вот «анахронизм» вы должны знать, это не анахронизм.
Кажется, я здорово загрузил трёх богатырей последней фразой — они аж зависли.
— Тут без 100 литров не разберёшься, — наконец изрёк один из них и достал ящик водки. — Малой, выпьешь с нами?
— Ну разве что совсем чуть-чуть…
Очнулся я уже дома в кровати с ужасной головной болью. Рядом стоял тазик с рвотными массами, часть из которых попала на пол. Что ж, могло быть и хуже…
В начале августа Даша Чёрт была уже с огромным животом, из которого пупок торчал наружу. Её брат никак не мог выбрать позу для секса с ней, но хуже всего для жителей заброшенной параши стало то, что больше никто не хотел платить беременной за интим, да и я с продуктами давно уж их не навещал.
Я не особо разбирался в сортах социального дна, но было очевидно, что брат и сестра давно его пробили и по статусу были даже ниже бомжей и попрошаек в переходе. Да и воняло от Даши и Паши так, что обычный бездомный на их фоне пах духами и фиалками. В результате «Чертей» не допускали ни к мусорке в поисках съестного, ни к местам, где можно было бы попросить милостыню. Всех троих ждала голодная смерть. Да, я сказал «троих» — ребёночек в животе был уже почти как новорожденный. Эх, если б я тогда знал об этом…
Как ни странно, больше всего не хотел умирать именно неродившийся ребёнок. Он отчаянно пинал нерадивую мать изнутри, требуя питательных веществ для поддержания жизнедеятельности. Видимо, никотин, алкоголь и наркотики лишь закалили его в утробе, хотя очевидно, что стать полноценным членом общества и уж тем более членом КПСС ему было не суждено.
— Да заебал толкаться, чтоб ты сдох! — не выдержала Даша, стоя в туалете возле обгаженной дырки в полу.
— Сейчас я покажу ему, как бить мою сестру! — рявкнул Паша и с силой ударил её ногой по животу. Беременная скрючилась от боли и плюхнулась лицом в экскременты. От жуткого голода она съела немного фекалий и только потом поднялась.
— Ну и как говно, вкусно? — поинтересовался Паша Чёрт.
— Как земля, — ответила Даша, которой уже довелось сутками ранее попробовать землю на вкус.
Но ни земля, ни говно практически не содержали в себе питательных веществ. У Чертей не было ни весов, ни рулетки, но по показаниям немногих очевидцев могу предположить, что индекс массы тела (масса в кг/[рост в м]²) Павла упал до 15, а ИМТ Дарьи — до 17, и то только из-за плода. Вашему воображению это ничего не говорит? Короче, остались от них кожа и кости, так понятней?
12 августа Даша в очередной раз напилась воды из лужи, как последняя свинья, и решила прогуляться, зная, что её дни уже сочтены. Проходя мимо детского садика, она услышала весёлую детскую песенку: «Дружба крепкая не сломается, не расклеится от дождей и вьюг…». Эти добрые слова мигом подняли Даше настроение, и она твёрдо решила действовать!
В парке неподалёку (в том самом, где я впервые встретил Дашу Чёрт, когда ей ещё было чем какать) мужчина в спецовке спиливал лишние ветки на дереве бензопилой «Дружба».
— Помогите, рожаю! — крикнула девушка на последнем месяце беременности. Работник тут же выключил свой инструмент и подбежал к Даше. Из последних сил она врезала неравнодушному мужику между ног, забрала бензопилу и убежала к себе «домой».
— Эй, Пашка, гляди чё за шнягу я надыбала! — похвасталась добытчица.
— Ы-Ы-Ы! — вырвалось из его грязного беззубого рта. — А давай кого-то зарежем чисто по приколу! Всё равно нам скоро сдыхать.
— А давай! — согласилась сестра и включила бензопилу.
— Бля, охуеть, вот это мощь! А кого-О-О-А-А-А-А-А!!! — не договорил брат и упал замертво. Очевидно, «Дружба» пилила людей не хуже, чем деревья.
— Грустно, но вкусно, — произнесла Даша, уплетая в параше сырую плоть за обе щеки. Хоть что-то она взяла за щеку в этом месяце. Благодаря Паше Чёрту она отсрочила себе голодную смерть минимум на неделю.
13 августа я наконец-то вспомнил о своей беременной подопечной, но отец добровольно-принудительно повёз нашу семью к бабушке в деревню на несколько дней.
— Здоро́во, Кучерявый, давно не виделись! — встретил меня деревенский Сиплый, который буллил меня в детстве.
— Да пошёл ты, Сиплый, я тебя не боюсь! — смело произнёс я, будучи взрослым мужиком.
— Чего?! Давно фофанов не получал? А ну иди сюда!
— Только тронь меня, я всё родителям расскажу, они тоже здесь!
— А, ну ладно, живи пока, — огорчился Сиплый, когда понял, что не на того нарвался.
— Ивашка, Ивашка, пойдём копать какашку! — своеобразно позвал меня Мишка на сбор картофеля.
— А не рано? Ещё только середина августа, — удивился я.
— А ты прогноз видел? Обещают дожди, потом заморозки, потом опять дожди. Копай давай! — приказал папа.
Нелегко было жить и помогать бабушке в деревне, но меня утешал и в то же время тревожил тот факт, что Даше Чёрт было куда тяжелее. Ну когда же мы вернёмся в Москву, и я смогу её навестить?
Как я ни упрашивал родителей, вернулись мы лишь 18 августа поздно вечером с ящиком яблок от бабушки в качестве благодарности за помощь. Я так устал от работы в деревне, что моментально уснул, едва моя голова коснулась подушки.
Утром 19 августа я вскочил с кровати, набросал яблок в авоську и выбежал из квартиры, даже не позавтракав. Наконец-то я проведаю свою Дашеньку! Как же я по ней соскучился!
Однако радость встречи с подопечной омрачил ужаснейший запах падали, который был даже сильнее запаха экскрементов в заброшенном общественном туалете. Казалось, зелёные мухи слетелись со всей Москвы, чтобы доесть труп Паши Чёрта, который был уже наполовину съеден Дашей. Помимо дерьма, весь пол был в засохшей крови и разбросанных внутренностях. Посреди это пиздеца (литературным словом эту картину никак не назовёшь) лежала беременная девушка с огромным животом, ловила зелёных мух, издававших оглушительный гул, и ЕЛА! Я не мог на это спокойно смотреть, и меня стошнило.
— О, свежачок! — пробормотала Даша с выпученными от безумия глазами и бросилась слизывать мои рвотные массы.
— С Ябл… кхе-кхе! С Яблочным… буэ-э-э! С Яблочным Спасом тебя! — еле произнёс я и вручил опустившейся ниже некуда братоубийце авоську с яблоками. Она жадно обгрызла несколько штук, а потом заявила:
— Фу, бля, кислятина! Не мог чё повкуснее притаранить?
Конечно, я обиделся и ушёл, но через пару часов простил эту причуду беременной и вернулся присмотреть за Дашей. Все яблоки уже были съедены, а она сидела на корточках и обильно дристала. Вскоре понос прекратился, и девушка закряхтела так, будто приготовилась выдавить из себя особенно толстую какашку. Ещё миг — и нечто огромное со звуком пробки из-под шампанского выскочило из её грязных половых губ, облепленных насекомыми, и громко плюхнулось в очко, повиснув на пуповине. Я чудом не потерял самообладания, помчался к ближайшему телефону-автомату и вызвал скорую.
Ещё через пару часов Даша Чёрт со своим крещённым в говне новорожденным мальчиком были в роддоме. В приёмном покое их помыли как следует, и я лично проследил, чтобы маму с ребёнком положили в лучшую палату, но в Советском Союзе все они были одинаковые.
— Ни хуя себе, у малого уже усы! — воскликнула роженица от удивления. Ей не показалось: у малютки под носиком действительно уже росли тёмненькие усики.
Обследование показало, что мальчик родился без каких-либо видимых патологий, но он наотрез отказывался брать мамину грудь, а искусственную смесь младенец выплюнул с криками и плачем. Но не умирать же ему после всего, что он пережил ещё в утробе!
Соврав, что я отец ребёнка, с разрешения медперсонала я взял кроху на руки и стал убаюкивать его. Он перестал плакать и потянулся крохотной ручкой куда-то вниз. С новорожденным на руках я присел на стул, и тогда он дотянулся до моих половых органов, а второй ручкой указал себе в ротик.
С трудом веря своей безумной догадке, я вскочил, прошёл метров десять по коридору и закрылся с малышом в туалете. Не до конца осознавая, что я делаю, дрожащими руками я расстегнул ширинку, достал половой член и присел на крышку унитаза. И о чудо — ребёночек с удовольствием взял мою головку в рот и начал сосать, будто сисю!
Мы с малышом оба получили удовольствие от процесса. Кроме того, малыш получил небольшую порцию белка, но этого было мало! Сказать кому-то в роддоме о происшедшем я не решался, но вовремя вспомнил, что под окнами роддома стояли несколько мужчин, которые ждали своих рожающих жён. С ребёночком на руках я выбежал из здания (к счастью, было тепло и солнечно) и подошёл к одному из молодых отцов:
— Послушайте, тут такое дело. Мой ребёнок отказался от груди, и я… Нет, вы не подумайте, я не педофил, просто…
— Что, твой тоже на исхуйственном вскармливании? — быстро понял меня мужик. — Можешь не продолжать, мой старший сын Андрюша Онегин таким же был, мою письку сосал только так! А сейчас рыцарем поля себя возомнил, прикинь! Не парься, поможем мы твоему сынишке. Да, мужики? Покормим маленького усатика?
Неравнодушные молодые отцы быстро согласились, и мы зашли в укромное местечко за роддомом, где нас никто бы не увидел. Малыш по очереди пососал каждому пенис (а некоторым даже по два раза), пока не насытился семенной жидкостью и не уснул со сладкой улыбкой у меня на руках. Последняя капелька спермы задержалась у него на усиках и упала на землю.
— По усам текло, а в рот не попало! — заметил один из мужиков, и мы дружно рассмеялись. С тех пор мы ещё много раз собирались вместе, чтобы покормить малютку, а я договорился с заведующей отделением за шоколадку, чтобы не поднимала лишнего шуму — куда, мол, я всё время забираю ребёнка.
Будучи в некоторой степени неблагополучной и невменяемой особой (в квадрате или даже в кубе), Даша отказалась от родного сына, но пока только на словах. Как только её выписали из роддома, я сразу же предложил ей:
— Дашуля, пошли в ЗАГС.
— ЧЕГО, бля?! Не для тебя мама ягодку растила, Ебланя!
— Ты не поняла, нам нужно зарегистрировать твоего сына, чтобы его не назвали в детдоме как попало!
— Да похуй ваще… Дай закурить лучше.
— А мне не всё равно! — настоял я на своём, и мы пошли оформлять свидетельство о рождении.
— Ваша фамилия? — вогнала Дашу в ступор женщина в ЗАГСе первым же вопросом.
— А хуй знает, помню только… То ли Брежнева, то ли Андропова, то ли Горбачёва…
— Даш, у тебя же прозвище Чёрт, вспоминай! — взмолился я.
— Тю, бля, точняк. Черненко я!
— А как отца ребёнка зовут? — продолжила женщина опрос.
— Которого я съела? Паша.
— Очень смешно! А как сына решили назвать?
— Ох, ну и вопросы у вас! Ну он же педик у меня, раз письки сосёт с рождения. Пусть будет Эдик-педик!
— Когда родили его, юмористка?
— 19 августа.
— Так и запишем: Черненко Эдуард Павлович, родился 19 августа 1989 года.
